— Жалкий островок! — презрительно фыркнул сын. — И затеваться не стоит!

— С миру по нитке, Гордон! Твой отец купил гагачий базар и обустроил его, и все вы во дворце укрываетесь пуховыми перинами.

— Знаешь что, — неожиданно предложил сын, — а не отправиться ли нам туда всей компанией, пока лорд еще здесь?

— Ох уж этот лорд! Хотелось бы мне глянуть на него хоть одним глазком. Марна не может говорить о нем без улыбки.

— Ну как же, они вместе чертыхаются по-норвежски. А вообще нечего над ним смеяться, он человек дельный.

— И вдобавок лорд.

— Ну-у… — Тут Гордон замялся.

— Не лорд?

— Тише! Конечно же, он не лорд! Только не вздумай рассказывать об этом встречному и поперечному!

— Не буду.

— Ни одной душе, поняла? Иначе между нами все кончено!

— Ха-ха! А почему из этого надо делать такую тайну?

Гордон:

— Это не я распространял слухи о том, что он лорд. Во всяком случае, не в самом начале. Кажется, это присочинил наш старик Подручный. Но, положа руку на сердце, я вовсе не против, чтобы у нас гостил лорд. Это тебе не баран начихал. А кроме того, Давидсен подал его в газете как лорда, не можем же мы взять да и лишить его этого титула.

— Ха-ха-ха! — от души рассмеялась мать. — А сам он как смотрит на то, что его величают лордом?

— Он? Да он об этом и не подозревает. Знай себе болтает на своем норвежском и говорит ты всем и каждому от Финмарка и досюда.

От смеха у матери даже слезы на глазах выступили.

— Но смотри, мама, не выдавай меня! Хотя бы до поры до времени, — сказал сын. — Он из влиятельной и богатой семьи, и так сердечно ко мне относился, когда мы учились с ним в академии, сколько раз он приглашал меня к себе в дом и не знал, чем мне угодить. Они жили в роскошном особняке, с прислугой и шофером, солидная фирма, богатство. У нас он держится запросто и старается стушеваться, чтобы доставлять как можно меньше хлопот, поэтому мне и хочется дать ему понять, что он не должен избегать нашего общества. Я думаю, нам надо пригласить с собой на гагачий базар кого-нибудь еще, как по-твоему?

— Ладно, ну а кого ты думаешь пригласить?

— Бутерброды с пивом, скромно и сытно. Слушай, мне кажется, надо придумать что-нибудь поизысканнее!

— Да. Так кого бы ты хотел пригласить?

— Я? Ну почему все должен решать именно я? Почему тебе не привлечь Юлию с Марной и придумать что-нибудь самой?

— Ш-ш! Извини!

— Но ведь я же прав? Как будто у меня и без того не хватает дел! Сейчас вот он будет ходить на охоту, и я знаю еще одного джентльмена, который бы с удовольствием к нему присоединился, но — увы! Я перевожу сюда банк, у меня уже составлены две сметы, на деревянную пристройку и каменную, и хоть бы кто из вас помог выбрать!

— Ха-ха-ха!

— Тебе бы только смеяться. Но мне просто необходимо что-нибудь предпринять, не могу же я так и жить на земельную ренту. Послушай-ка, что мне пришло на ум: а если мы захватим еще десерт и вино?

Мать покачала головой и твердо сказала «нет».

— Вот видишь, стоит мне что-нибудь предложить!..

— Мы прекрасно обойдемся и без тебя.

— Ну ладно, пусть будет как будет! Но в одном ты должна со мной согласиться: с тех пор как ты переехала, у нашего работника явно поубавилось энергии и предприимчивости, и ты за это в ответе.

— Я? — переспросила она.

Конечно же, Гордон шутил, но в этой шутке была немалая доля истины. Без матери в усадьбе ему приходилось туго, он понятия не имел о том, как вести хозяйство, Стеффен иной раз этим пользовался и гонял лодыря. Жатва закончилась, хлеб собран, почему же он сразу не стал его обмолачивать? Дожидается, чтоб поели мыши? Стеффен оправдывался тем, что не хватает рабочих рук, но он и палец о палец не ударил, чтоб принанять людей; если он куда и выезжал вечером на велосипеде, то только к своей невесте за город, а вернувшись наутро, обнаруживал еще большее нерадение. Прежде мать Гордона присматривала и за молотьбой, и за Стеффеном, и за всем остальным, но теперь она зажила своим домом. Ну а с картошкой что, ее же пора копать?

Мать прикинула по времени:

— А как же.

Гордон:

— Видишь, я не так уж и глуп, я несколько лет подряд записывал, когда мы копали картошку, и могу теперь свериться. Ты вот смеешься над тем, что я все записываю, но как бы я тогда все упомнил, скажи на милость!

Да, этого у него не отнимешь, Гордон Тидеманн только и успевал записывать, он хозяйничал с помощью записей, потому что у него ни в голове это не держалось, ни душа к этому не лежала. В своих школах он не учился возделывать землю, он учился письмоводительству. Примечал ли он когда погоду, заботясь о яровых? В какую пору для пашни и луга нужен дождь, а в какую вёдро? Ведь если выходило наоборот, нужно было приготовляться заранее, чтобы ненастье не застало врасплох!

Он продолжал подшучивать над матерью:

— Ты даже не предупредила, что подаешь в отставку, ты просто сбежала. И Юлию не выучила, чтоб она могла заступить на твое место. О себе я не говорю, у меня и так дел хватает, а вот Юлии сам Бог велел.

Мать подумала, а ведь он же прав. И, что удивительно, почувствовала себя виноватой, ее сын нуждается в помощи, это ее растрогало.

— Обещаю, что буду к вам почаще наведываться! — сказала она.

— Да уж, пожалуйста! — воскликнул он обрадованно. — Поговори с Юлией, попроси, чтобы она взяла все в свои руки. Я мог бы и сам ее попросить, но тебе это ловчее, что я в этом понимаю… у меня ничего не получится. Но помни, мама, это исходит не от меня, идея целиком твоя!