Лорд надоел фрекен Марне хуже горькой редьки, и она спросила брата в лоб, сколько еще он у них пробудет. Консул шикнул на нее и велел, чтоб она замолчала: сколько бы тот ни пробыл, им это в удовольствие. Во всяком случае, сейчас лорд собирается промять своих собак и пострелять куропаток. Кстати, потом он уедет и вернется уже зимой, чтобы увидеть северное сияние, и останется до самой Пасхи, послушать пение лебедей. И то и другое будет ему в новинку.

— Зимой я уже в Хельгеланне, — заметила фрекен Марна.

— Жаль, — отозвался брат, — он обязательно про тебя спросит.

— Ты с этим поосторожнее! Представь себе, он сообщил мне однажды, что еще не женат.

— Смотри-ка, это уже намек!

Брат с сестрою были между собой дружны, однако подшучивали друг над другом довольно сдержанно. Они никогда не покатывались со смеху, Марна была для этого чересчур апатична, а Гордон — чересчур джентльмен, самое большее, на что они были способны, — это поулыбаться. Но до смеха дело не доходило, разве что когда с ними была их мать. Поистине мать привносила свежую струю, ибо она хохотала от всего сердца, до слез, и глаза у нее превращались в узкие щелочки. Но, милые мои, она же здесь больше не жила, а жила в аптеке и звалась фру Хольм, и так далее… Даже странно!

— Ну хватит, Марна, иди, ты меня задерживаешь, — произнес Гордон, отсылая ее прочь.

Однако Марна тянула время, ей еще не расхотелось шутить: какая ей польза от британского консула, если он не может пристроить ее за лорда?

— Марна, уходи-ка подобру-поздорову! Ты еще не видала, каков я в ярости!

Бедный Гордон Тидеманн! У него действительно было много работы. С его любовью к точности и аккуратности бухгалтерия его разрослась, и писанине не было конца-краю, ему бы очень не помешало нанять кого-нибудь себе в помощь. Но в этой стране никто не обладал таким четким почерком и не умел производить подсчеты, как он, так что ему приходилось везти весь воз самому. И притом, как машинистка со своей пишущей машинкой заносила бы статьи прихода и расхода в объемистые книги?

Гордон Тидеманн пребывал в отличном расположении духа. С ловлей лосося в нынешнем году повезло необыкновенно, у него торговые агенты на севере и на юге, дома — Юлия, и новый ребенок, куда ни кинь — повсюду прирост. Просматривая свои собственные счета, он мог убедиться, что его директорское жалованье — это чистая прибыль, нежданная-негаданная надбавка, позволявшая ему выплачивать десятитысячный банковский долг. Не будь он Гордоном Тидеманном, он бы так и подпрыгнул на радостях. Вместо этого он вызвал к себе мать.

Когда она пришла, он раздраженно отбросил перо и спросил колючим тоном, что ей угодно.

— Экий ты, я уж было перепугалась! — сказала она.

— Только что выпроводил Марну, и сразу ты. Ну, садись!

— Что же это я хотела, — начала мать, целиком поглощенная своими мыслями, — я хотела сказать тебе, что рабочие уже закончили крышу и настилают полы. Ну не замечательно!

— Это в тебе говорит тщеславие! — пошутил он. — Ты хочешь переплюнуть Юлию, вот и все.

— Ты видел дом? Чудо что такое!

— Не понимаю, на что вам двоим столько комнат, — сказал сын. — К примеру, тот же красный кабинет — он ведь так у вас прозывается?

— Ну да, у тебя ж во дворце красных кабинетов нет и в помине!

— И кто же оплачивает все это великолепие? — спросил он.

— Свадебный подарок от его родни.

— Не может быть!

— Да. При условии, что он никогда больше не будет просить у них денег.

— И вы согласились?

— Да. Я его уговорила. Мы не будем ни у кого ничего просить.

— Что ж, — сказал сын. — Это ты хорошо сделала! Но вот что ты нехорошо сделала, так это то, что уехала и оставила нас одних. Я же без тебя как без рук!

— Это ты-то, новоиспеченный директор банка и царь и бог! Какое у тебя жалованье?

— Гроши! — фыркнул он. — Несколько тысяч. Только-только Юлии на булавки.

— Раз ты так, то я не хочу с тобой разговаривать, — сказала она, угрожающе поднимаясь со стула.

— Тпру! Да погоди же, сядь-ка на место! Ну ты и злюка! Я хотел спросить тебя, а может, нам не выходить на осенний лов?

— Как же не выходить.

— Так ты же уехала и бросила все на меня.

— Потолкуй об этом с Подручным, — сказала мать.

— А еще я хотел спросить тебя вот о чем: ну плохо ли, что мы проложили проезжую дорогу к охотничьему домику?

— Наверно, хорошо.

— А ты говорила, достаточно тропинки. Теперь у нас самая настоящая дорога, шоссе. Иначе как бы мы могли возить в горы лордов?

— Да.

— Вот видишь!

— Гордон, давай спустимся на землю. Не съездить ли нам вскорости на гагачий базар за пухом?