— Сударыня, я должен вас покинуть. Совершенно забыл, у меня дежурство. Прямо нож в сердце!

— Дорогой мой, надо так надо! — ответила фру Хаген. Она была премилая и никогда не удивлялась его причудам.

— Спасибо вам за все! Ну прямо нож в сердце!

Он спешит на улицу, чтобы не упустить двух детишек, которые ходят за руку.

— Как зовут твоего отца? — спрашивает он у мальчика.

Тот недоуменно на него смотрит: что за глупый вопрос?

— Вы из Северного селения?

— Чего?

— Я спрашиваю, вы из Северного селения?

— Да.

— Так как все-таки зовут твоего отца?

— Он умер, — говорит мальчик.

— Утонул в Сегельфоссе?

— Да, — хором отвечают дети.

— Идемте, я вас накормлю! — говорит Хольм.

Бог знает, найдется ли у него дома чем угостить этих малявок, их надо ведь и покормить хорошенько, и положить им что-нибудь в узелок.

Он повел их в гостиницу.

Хольм поставил себя в затруднительное положение. Он сказал напоследок детям, чтоб приходили и завтра. Ну да, ведь они протянули ему свои жалкие ручонки, благодаря за еду, он пожал эти птичьи лапки — и не устоял.

И что же, назавтра дети явились в гостиницу загодя, так оно изо дня вдень и пошло. Все бы ладно, Хольм этим нисколько не тяготился. Но однажды пришла их мать и привела с собою двух младшеньких, их стало уже пять душ, это было все равно что обзавестись семьей. Мать, понятное дело, пришла, чтобы поблагодарить аптекаря, но разве мог он отпустить ее с двумя малышами несолоно хлебавши? Да и у кого бы не дрогнуло сердце! А на следующий день мать заявилась в гостиницу в обеденное время, она, дескать, обронила косынку, не иначе, позабыла здесь. Да, тянуть четверых дело нелегкое, мать и заладила приходить, не бросать же ее на произвол судьбы. Хозяин гостиницы спросил Хольма, уж не собирается ли тот на вдове жениться.

В конце концов Хольм был вынужден обратиться к властям, как если бы это было его собственное семейство, которое он не мог долее прокормить. И вдове действительно была оказана помощь, скудная, разумеется, мизерная помощь, но все-таки она получила пособие, и детям не нужно уже было ходить побираться.

— Уф! — У Хольма гора с плеч.

А музыканты между тем обошли весь город. Бывая здесь каждый год, вожатый, как видно, все помнит, он делает остановку возле гостиницы, у аптеки, ведет своих товарищей в пасторскую усадьбу, к судье, а на обратном пути они наведываются к доктору — и всюду им рады. Доктор Лунд вышел на крыльцо собственной персоной и слушал их, обняв жену за талию, докторовы мальчуганы по случайности оказались дома, вместо того чтоб бегать по улицам и озорничать, они сходили принесли свои сбережения, а родители и служанки добавили, музыканты, не ожидавшие такого сбора, рассыпались в благодарностях. Им вынесли на подносе чем промочить горло и подкрепиться, после чего они сыграли еще, а когда закончили, то стали прощаться. Распрощались, как и подобает благовоспитанным людям, без излишней поспешности, но и не мешкая, так оно было из года в год. Однако валторнист и тут не утерпел. Парень был падок на красоту, у него у самого были блестящие смоляные волосы и огненные глаза. Но он себе и позволил! Шагнув к лестнице, поднялся на две ступеньки, а на третьей преклонил колено и поцеловал у фру Эстер подол платья. Ну не дерзость! Это было нешуточное нарушение дисциплины, уже третье за день и самое серьезное, вожатый резко его окликнул, тот сошел вниз, но не так чтобы торопясь. Фру Эстер сперва ничего не поняла, потом ее красивое лицо залил яркий румянец, и она растерянно засмеялась. «Auf Wiedersehen!» — прокричал им вслед доктор, он тоже засмеялся, правда, несколько принужденно.

— Экий сумасброд! — заметила фру Эстер. — Он у нас в первый раз.

— И уж наверное, не в последний, — ответил доктор.

Она глянула на него и сказала:

— Я в этом вовсе не виновата. — И ушла в дом.

Доктор за ней.

— Не виновата — в чем? Думаешь, это меня волнует? Ты что, с ума сошла?

— Нет-нет, тогда все в порядке.

— Ты слишком много о себе воображаешь, дорогая Эстер.

Не говоря ни слова, она покинула гостиную и поднялась по лестнице на самый верх, на темный, без окошек, чердак. Там у нее был свой угол, где она частенько находила прибежище, благословенный угол. Бедняжка Эстер, не так уж и сладко быть женой доктора. Куда легче было быть докторовой кухаркой в Поллене.

Черт бы побрал этого валторниста! Надо же ему было из самой Германии — и приехать в Норвегию, чтобы перебудоражить жителей приморского городка Сегельфосс! Дорогой вожатый дал ему нагоняй, не будь парень незаменимым членом квартета, он бы наверняка получил расчет. Но валторна, милые мои, сверкающая валторна с причудливыми изгибами, она бросалась в глаза всем и каждому, а умение извлекать из нее звуки — не иначе Божий дар. Докторовы мальчуганы, отправившиеся следом за музы кантам и, получили позволение подуть, однако не вытянули ни звука. Они разозлились, попробовали еще раз — валторна молчит. Тьфу ты, черт! Они снова попробовали и чуть не лопнули от натуги. А валторна так и не заговорила. Тогда один из них отнял палец от клапана — и раздался звук. Тайна была раскрыта. Они были первые сорванцы на весь город, но в сообразительности им не откажешь.

На другой день музыкантам можно уже было свертываться. С прошлого года городок почти что не изменился, прибавилось несколько мастеровых да мясник с часовщиком, задумавшие попытать счастья на новом месте, — словом, играть особенно не для кого. Поэтому музыканты несказанно обрадовались, узнав, что идущее на север грузовое судно возьмет их этой ночью и довезет до следующей пристани.

Хотя на дворе была глубокая ночь, докторовы мальчишки улизнули из дому, чтоб проводить музыкантов на борт. А «Сегельфосский вестник» поместил о немецких гастролерах благожелательную заметку.

Удивительно, но Сегельфосс и не думает процветать, в торговле застой, люди не огребают деньги лопатой, на улицах не бурлит жизнь. То ли дело Гордон Тидеманн, консул, этот погружен в кипучую деятельность.