Август, как всегда, быстро смекает дело и говорит:

— Тогда пойдешь со мной в кино?

Она качает головой и спрашивает:

— Вы видели, мимо проходил парень?

— Парень? Ну, видел. Может быть, это он тебе нужен?

Она встала, ей нужно было убедиться, что парень далеко и не слышит. Вернувшись назад, она неожиданно сделалась словоохотливой и рассказала: да он ей не дает и шагу ступить. Пойдет она куда, на танцы или в собрание, он прямо с ума сходит. А сейчас он разозлился потому, что увидел ее с другим. Она ума не приложит, что ей с ним делать.

Август призадумался над тем, как многообразна и запутанна жизнь.

— Но скажи мне, — спросил он, — если тебе ни к чему проповедник, так на черта я из-за него переживаю?

Корнелия засмеялась и ответила, что не знает.

Стало быть, Август промахнулся, да как еще! Ему стало до того досадно и горько, его как будто взяли всего и выпотрошили. Серебряное кольцо ровным счетом ничего не значило. Вот ты и остался с носом, Август, опять ты в дураках, и так оно каждый божий раз, ты ничего не смыслишь в любви, это твой недостаток, тебе остается лишь криво усмехнуться, заслышав шуточный рефрен похоронного марша.

— Что ж, — сказал он, — раз ты выбрала молодого, пригожего парня, Корнелия, тогда это большая разница. Тогда я умолкаю.

Но тут наступила ее очередь, оказалось, что именно об этом она и хотела поговорить с Августом.

— У нас с ним все так неопределенно, — сказала она.

— Вон что. Может быть, он тебе не так уж и по душе?

Она чуть помешкала. Потом покачала головой. Потом ударилась в слезы. О, многообразие и запутанность жизни! Дело было вот в чем: у нее есть другой!

Август онемел.

Так вот, с тем, другим, у нее все более определенно, только этот самый Хендрик не оставляет ее в покое. Она прямо и не знает, как быть. А сегодня он пришел и сказал, что застрелит их обоих.

— Стоп-стоп-стоп, погоди-ка. Кто сказал, что застрелит?

— Да Хендрик. Который сейчас проходил мимо.

— А другого как звать?

— Беньямин. Он из Северного селения. А теперь Хендрик собирается застрелить его и отправить на тот свет…

— Ну это мы еще увидим! — заявил Август.

— А что, он на это способен. Он ходил спрашивал совета у Осе.

— У Осе? Вот черт!

— Она много чего ему насоветовала, она давно на нас держит сердце и хочет нас извести. А все из-за того, что как-то раз она заявилась к нам ночью, а мы не могли ее приютить, с тех пор она злобу и затаила и делает все, чтоб нас извести. Она страх какая злопамятная. Горемычные мы, горемычные!

— Перестань, не волнуйся! — принялся утешать ее Август. — Да у него духу не хватит стрелять. А Осе я засажу за решетку. Это в моих силах. Я давно уже об этом подумывал.

Корнелия, всхлипывая:

— Благослови вас Бог! Я так и знала, стоит мне с вами поговорить…

Август сразу напыжился. И снова принялся ее утешать: ну что она такое забрала себе в голову, разве у Хендрика хватит духу стрелять? Сколько ему лет?

— Двадцать два, а Беньямину двадцать четыре.

— Быть тебе за Беньямином! — постановил Август. Ему страстно захотелось подняться в ее глазах, он решился открыться ей, благо момент был для этого подходящий: — Такой юной девушке не пристало сидеть и плакать! Посмотри на меня, разве я плачу? Я старое корыто — да-да, не отрицай, — и мало того что старое, но прямо-таки показательное, точь-в-точь как звезда, что пролетает по небу и исчезает, — и не думай мне возражать. Но я знавал другие времена, и какие!

— Я и не сомневаюсь!

— Уж будь уверена! — начал он хвастаться. — Боже правый, да в молодых летах я не знал себе равных, лихой был парень. У тебя только двое, а за мной однажды увивались сразу три девушки. А другой раз девушки гнались за мной аж по льду. Ну меня-то лед выдержал, а их было пятеро, и они провалились. Никогда не забуду, две до того хорошенькие…

— И что же случилось с девушками? — испуганно спросила Корнелия.

— Я их спас, — успокоил ее Август.

Пускай он и опростоволосился в случае с проповедником, зато теперь у него появилась возможность поправить дело. Он занимал Корнелию всякими байками, и тешил себя самого, и, пожалуй что, сам во все это верил. Понарассказав ей множество всяких историй, он поведал еще одну: это было в чужой стране, у дверей своего дома сидела молоденькая девушка и играла на губной гармонике. Прямо заслушаешься, а о самой девушке и говорить нечего, такая она была раскрасавица. На шее — жемчужное ожерелье в несколько ниток, а платье — кисейное, это ж летом было, в жару. На тамошнем языке она называлась Синьора. Как только она его завидела, то встала и пошла ему навстречу, и улыбнулась, и пригласила в дом, и не пожелала сидеть нигде, кроме как у него на коленях…

— Поверь, Корнелия, о такой возлюбленной можно только мечтать! Ну а что было, когда мне пришло время возвращаться на борт, ведь мы стояли на рейде: представь себе, она стала проситься на корабль, чтобы не расставаться со мной до конца своих дней. И знаешь, что я сделал? Взял ее на борт, принялся угощать, поднес выпить и надарил ей кучу подарков. Только сама понимаешь, с берега нас стали безбожно обстреливать.

— Обстреливать?

— Да, но в ту пору мне все было нипочем. Куда хуже, что ей надо было возвращаться обратно, она ни за что не хотела меня покидать и обливалась слезами.