— А тут их сколько? — поинтересовался Хольм, устремив взгляд на домик.

— По-моему, три. Даже многовато. А для города было бы вполне достаточно. Если, конечно, не считать аптеки, — неосторожно добавила она.

— Так трех комнат было бы достаточно — если не считать аптеки?

— До конца жизни. При любых обстоятельствах.

Черт возьми, до чего с ней легко! А какая грудь, а рот, притом еще изящное платье, серое с чем-то темно-красным. Ничего красивее он не видел.

— Я люблю вас, — сказал он.

Она спокойно на него поглядела и, зардевшись, тут же опустила глаза, но тем все и ограничилось, она была по-крестьянски застенчива, и это удерживало ее от бурного проявления чувств.

— Правда? — мягко сказала она.

Только и всего.

Он и раньше говорил ей что-то в этом духе, но все больше флиртуя и дурачась, теперь же перетолковать его слова по-другому нельзя было. Он взял ее руку и задержал в своей, а она смотрела то на него, то прямо перед собой. Она не скрывала своей радости и выразила ее жестом, которого ему никогда не забыть: прижала его руку к своей груди и долго не отнимала. Это слаще любых слов…

Так они сидели, и беседовали, и сошлись на том, что вполне могли бы построить маленький домик, — а вообще-то говоря, им это вовсе не требовалось, комнат и кухни над аптекой было достаточно. Они могли по-прежнему получать денежную помощь от его родных в Бергене — но это исключено, они не примут от них больше ни единого эре. Они могли поехать и обвенчаться в Будё — и согласились, что это влетит в копеечку, а потом решили, что придется все-таки это сделать, иначе они перебудоражат весь Сегельфосс.

Они поцеловались, по-юношески страстно.

— Я много тебя старше, — сказала она.

Он накинул себе несколько лет, и они стали ровесники.

— Да еще вдова, — сказала она.

— Ради такого дела и я был бы не прочь оказаться вдовцом, — произнес он многозначительно.

Она была так счастлива, она любила его, прильнув к нему, она отвела рукой его бороду и сама его поцеловала. Конечно же, она умела целоваться, конечно же, у нее был опыт.

— Представь, я до сих пор не знаю, как тебя зовут.

— Лидия.

— А меня Конрад.

Оба засмеялись тому, что знакомство произошло с таким запозданием, забавно, что они спохватились и вспомнили об этом только сейчас, а вообще это совершенно не важно.

Солнце село, стало прохладно, пора было возвращаться.

— Если бы у тебя был ключ, — сказал он, — мы могли бы зайти в дом.

Она:

— Я даже не знаю, есть ли там где присесть!

— А мы проверим!

Они подошли к дому и, приложив козырьком ладонь ко лбу, стали заглядывать внутрь, переходя от окна к окну. Она завернула за угол, чтоб посмотреть в боковое окошко, — и вернулась бледная как полотно.

— Нет, сидеть там не на чем, — сказала она, беря его за руку. — Пойдем!

Что-то она да увидела. Во второй уже раз, и у этого же бокового окошка.

Не успели они отойти на несколько шагов, как тишину разорвал пронзительный вой.

— Господи, что это? — спросил он, останавливаясь.

— Да пойдем же! Не обращай внимания.

— Как так не обращай?..

— Это кто-нибудь с перепою. Увидим рабочих, спросим.

Но рабочие уже ушли, на дороге было пустынно.

Хольм:

— А может, это была сирена? Они ж так завывают, что чертям тошно.

— Да, — подхватила она, — вот именно, это она и была!

— А может, индейцы?

— Ха-ха-ха!

Они спустились с горы и расстались, но, чтобы их не увидели из усадьбы, целоваться не стали. Они не решились даже пожать на прощанье друг другу руки, единственно, Хольм снял шляпу:

— До завтра!

Он еще и наполовину не оправился от изумления после всего того, что произошло, он не мог и помыслить, чтобы пойти прямо домой и сидеть одному в четырех стенах. К берегу только-только причалил идущий на юг почтовый пароход, и Хольму взбрело на ум прошвырнуться до пристани.

Там стояли ящики с прибывшими товарами и ящики, которые подлежали отправке, на каждом — имя Гордона Тидеманна, товарооборот, торговля. Как всегда, поглазеть на пароход собрались собаки, дети и взрослые, как всегда, грохотали якорные цепи и скрипела лебедка. Александера против обыкновения на пристани не было, и копченую лососину вместо него грузил Стеффен.

Кок в белом холщовом фартуке и белом колпаке выплеснул за борт ведро помоев, на которые тут же слетелись чайки, вслед за коком появился кочегар и ссыпал золу. Матросы с пассажирами — одни поднимаюсь на палубу, другие сходили вниз, у трапа стоял боцман и проверял билеты.