– Вот именно, что под пельмени с водкой! – вздохнул Горазон. – А ведь искусство – это боль, трепет, полёт души бессмертной…

– Искусство, это когда народу нравится, – перебила его простодушная Ксюня.

– Что с тобой спорить? Пусть будет Васька Варёный, а не «Шукспир», раз народу так нравится, – грустно усмехнулся Паша. – Скажи лучше, милая, ты помнишь тот день, когда меня… когда я…

– Помню. Ты лежал на холодном полу, голова набок, руки вдоль тела, ноги в разные стороны… Я грешным делом, думала, ты всех разыгрываешь. Ну, репетируешь какую-то роль! Так достоверно играл, так достоверно! Лицо бледное, щёки ввалились, и сердце ну ни в одной жилке не бьётся! Но Фрадкин сказал, что ты мёртв взаправду… Уж как я ревела, как ревела! Когда Рябого застрелили, я так не ревела.

– Скажи, Ксюня, ты в тот день на кухне была, с подносами по всему дому носилась, в бассейн заходила. Ничего необычного не заметила?

– Заметила! Гошка, то есть Георгий Георгиевич, вместо виски минералку пил, а морщился как от виски.

– Интересненько. А ещё?

– Полина в бильярдной сильно поссорилась со своей сестрой. Алина кричала, что лучше удавится, чем под своими картинами чужую подпись поставит. А Полина орала, что за такие деньги можно хоть курицей щипаной подписаться.

– Отличненько. А ещё?!

– Нелли под лестницей целовалась с сыном певички Медеи. Терпеть её не могу! Сплошной силикон, ботокс, фонограмма и деньги депутата Овчинникова.

– Детские шалости меня не интересуют. Что ещё?

– Крис в туалете болтал с кем-то по телефону, с пеной у рта доказывая, что к утру у него будет «гвоздь номера» и просил за него миллион долларов. Кажется, с ним согласились, потому что Крис сказал «о’ кей, старик!».

– Мимо, всё мимо. Скажи, помещение, где находится вентиль, при помощи которого спускают воду в бассейне, всегда закрыто на ключ?

– Никогда не закрыто. А чего его закрывать-то? Не деньги, небось, там хранятся. Раз в неделю приходили парни из сервиса, меняли воду, чистили фильтры, убирали, проверяли и уходили.

– То есть дверь никогда не закрывалась? Там нет замка?

– Да почему нет-то? Просто им никто никогда не пользуется. А ключ… он на стенке висит. Так, для проформы. А зачем тебе это, Пашенька?

– Хочу понять, кто воду в бассейне спустил. Я там сто раз нырял, глубина была – хоть с двадцати метров прыгай, а тут… – Паша плотнее закутался в скатерть, почувствовав озноб в несуществующем теле.

– Ой, да кто ж такое злодейство мог совершить?! – всплеснула руками Ксюня и тут же добавила: – Да кто угодно! Завидуют тебе, Паша.

– Завидовали, – поправил её Горазон.

– Ну да, да… Постой-ка, а ведь в тот день дверь в подсобку и правда закрыта была! Совсем память отшибло, у старой! Ида Григорьевна утром приказала все лишние двери закрыть на ключ, потому что в доме будет много постороннего, чужого народу – повара, официанты, музыканты и дорогие гости. Я и закрыла… кладовку, подвал, прачечную…

– И подсобку в бассейне?

– Я всегда исполняю приказы хозяйки, даже если она говорит абсолютную ерунду.

– А ключ? Куда ты дела ключ?! На стену повесила?

– Нет, в карман передника положила. У меня там куча всякого барахла, в том числе и ключи тоже… Матушки мои! – Ксюня схватилась за пухлые щёчки. – А ведь я фартук потом сняла и в кухне на стул повесила! А знаешь, кто на кухне крутился, перед тем как ты насмерть убился?!

– Кто, Ксюня? – затаив дыхание, спросил Горазон.

– Морда! – выпалила Ксения Павловна.

– Башка?

– Точно, Башка! Я грязную посуду на тележке привезла, а он – шасть из кухни, как таракан! Словно я его на месте преступления застукала.

– Этого не может быть, Ксюня. Фёдор Башка был всё время со мной. Сначала он дал мне в морду, потом уговаривал меня не прыгать с высокой вышки. Единственный, между прочим! Даже Ида кричала: «Прыгай!»

– Вот то-то и оно, что единственный, – покачала головой Ксюня. – Подозрительно это. Кто бы начал картину происшествия восстанавливать, так все сразу и вспомнили бы: Федька кричал «Не прыгай!» Да и вообще, тёмная лошадка этот Башка, ой, тёмная! А ключ-то я потом на стенке нашла, соображаешь?! Положила в карман, а нашла на стене!

– И никому ничего не сказала?! – возмутился Пашка.

– Пашенька, миленький, да у меня только сейчас, в связи с потусторонним общением мозги прояснились!! До этого я и не вспомнила ничего, карга старая! А ты меня своими наводящими вопросами… раскрутил.

– Раскрутил… – эхом повторил Горазон. – Скажи, Ксюня, а кто крикнул, чтобы я трюк повторил?

– Не знаю, Пашенька. Моё дело подай-принеси. А кто что кричит, я не знаю.

– Скрываешь ты что-то…

– Вот ей тебе крест, не скрываю! – Ксюня начала так самозабвенно креститься, что Горазон почувствовал тошноту и желание поскорей улететь в сумеречное спокойствие. – Не скрываю! – горячо прошептала Ксюня. – Башка этот – кто? Бес его занет… Ида вечно сирых да убогих привечает. А, может, он уголовник? А, может, ему тебя артисты-завистники заказали?! Он скандал начал, он его и закончил.