Нацепив на лицо сияющую улыбку, я вошел в палату Анечке.

– Как чувствует себя наша больная?
– пошутил я.

– Привет, - грустным голосом произнесла сестра.

– Что болит?
– обеспокоенно спросил я.

– Нет, все хорошо. Просто... тетя Лара говорила с тобой?

Она смотрела на меня своими большими глазами, собираясь сообщить мне плохую новость. Я изобразил еще большую радость на лице и произнес, глотая комок в горле.

– Мне сообщил Карлов. Это же прекрасно! Питер! Ты же мечтала о путешествиях.

Моя радость даже мне казалась фальшивой.

– А ты?

– А что я? Я буду к вам приезжать. Зато ты будешь под присмотром доктора. Разве плохо? И к тому же, разве ты не хочешь ехать?

– Хочу!

– Вот и отлично, завтра начну паковать твои вещи.

– У тебя ничего не выйдет, - суровым тоном заявила Аня.

– Ты о чем?
– удивленно спросил я.

– Об упаковке вещей! Ты ужасен в этом!
– рассмеялась сестренка.

Как приятно было забыть обо всех неприятностях, сидя рядом и разговаривая.

Неделя подходила к концу, а с ней приближалась наша с Аней разлука. Все чаще я замечал грусть в ее глазах, но с приходом Ларисы она преображалась. Светились радостью ее глаза, она ловила каждый взгляд и жест своей названной матери.

За день до отбытия, нас с Анютой пригласили к себе Карловы. Мы ночевали у них в доме. Дом казался опустевшим. Он выглядел жалко без всех вещей, фотографий.

Вечером меня позвала Лариса. С присущей только ей доброй улыбкой она заверила меня, что я у них всегда буду желанным гостем. Карлова настаивала, чтобы я обязательно приезжал к ним. А также заверила меня, что Анюта с ними в безопасности и, что они уже любят ее как дочь. При этом разговоре, очень трудно было сдержать слезы, у Ларисы это и не получилось, поэтому закончился наш разговор объятиями и мокрыми платочками.

Нет ничего тяжелее расставания. Даже понимание необходимости этого, не избавляет от страданий. Про себя решив не показывать Анюте своей горечи, я постарался быть веселым и остроумным. Так разговаривая за ужином, мы не заметили, как потемнело. После этого ужин стал походить на траурный обед. Боясь, встречается со всеми взглядом, я заспешил в гостевую спальню, которая неоднократно принимала меня на ночевки.

Поспать мне почти не удалось, поэтому утром я был еще более разбитым.

Стук в дверь раздался, когда я был в ванной.

– Макс, ты в ванной?

– Да Ань, я сейчас.

Когда я вышел с ванной, она обняла меня и сказала:

– Мы так грустим, как будто больше не увидимся! Пообещай мне, что приедешь не позже, чем через месяц.

Я помотал головой, сдерживая ненавистный комок в горле.

– Тогда через два?

– Обещаю, - выдавил я.

– Если не явишься, то я приеду, несмотря на свое хрупкое здоровье.

Мы посмеялись вместе, еще раз обняв меня, она вышла.

Еще через час мы были в аэропорту, откуда на специализированном самолете перевезут сестру на другой конец страны. Мне разрешили проститься с ней возле трапа самолета.

Не говоря ни слова, мы обнялись, а Анюта клюнула меня в щеку и унеслась прочь.

Я смотрел как взлетают самолеты и гадал, как мне выкроить время, для поездки в Санкт-Петербург. Одернув себя, я посмеялся над собой. Еще не показав себя, не участвовал ни в одних боях, я прихожу к Косому и прошу отпуск - то-то он посмеется!

Все, что мог для сестры я сделал. У нее есть сердце, семья и дом. А я должен работать

Всего себя я отдал работе. Тренировки, тренажерный зал, снова тренировки... Но мне это нравилось. Уже и мишка просил меня остановиться, что доставляло мне удовольствие. Косой стал нагружать меня и иной работой. У него появились для меня разные мелкие поручения, смысла которых я не всегда понимал, но предпочитал не вникать слишком глубоко. Несколько раз я доставлял кейс скользкому типу, по кличке Лом, перевозил машины с места на место, передавал деньги каким-то дельцам. Я не видел в этом ничего плохого.

В один из зимних вечеров, Мишка ворвался в зал с победным криком, возвещая о начале новых игр. Бои должны были длиться неделю или около того, собирая толпы зрителей (естественно очень надежных и проверенных).

Я в этих играх должен был принять участие только для разогрева публики, как мне сказал Старков. К большой игре я был не готов, но меня заводило даже это.

Наконец я покажу на деле, на что я способен.

До начала оставалась всего неделя, но этого было достаточно для волнений и переживаний донимавших меня. Не хотелось бы мне разочаровать Косого, да он бы и не позволил мне это сделать.

Мишка насмехался надо мной, как и всегда, но помогал во всем. Как то вечером, упражняясь с ним на ринге, нас позвал к себе Косой. Я, по обыкновению, испугался, а Михаил на этот раз без смеха, сказал, что это из-за игр. Так и вышло.

– Воронцов, - начал он, - неделя до игр. Это серьезно. Мы подходим к боям с художественной точки зрения. Важно все: одежда, прическа, обувь и даже история из прошлого. В общем завтра начнем работать над твоим образом. Я придумал тебе имя.

– Какое же?
– удивился я.