Вечера были заполнены вечеринками и отличной едой, а именно блондинками, брюнетками, рыжими. Коул не особо развлекался, так как знал — Давина будет недовольна, если он перейдет черту. Шутки шутками, но он действительно дорожил ею. Но вот его брат ни в чем себе не отказывал.

Коул каждый вечер изумленно наблюдал, как женщины бесстыдно кокетничают с его братом, делая все возможное, чтобы привлечь его внимание. Иногда лицо Клауса озарялось прежней ленивой улыбкой при каком-нибудь остроумном замечании одной из женщин, но глаза по-прежнему оставались печальными. И в конце концов все это заканчивалось смертью очередной красотки. Его брат редко пускался в массовые убийства без необходимости с тех пор, как у него родилась дочь, но в эти дни он был почти таким, как раньше. В те времена, когда и сам Коул любил дебоширить и убивать.

Прошло уже двенадцать из четырнадцати дней, и гости собирались уезжать на следующее утро. Вечером все собрались в гостиной, и пристальный взгляд шатена с неизменной тревогой постоянно останавливался на Клаусе.

— По-моему, твой брат раздумывает над тем, сколько девушек он убьет сегодня. Похоже, он всерьез решил избавиться от всех женщин в этом доме, — заметила находящаяся под внушением Дженет Кембридж, игриво кивнув на стоявшего в одиночестве у окна Клауса, рядом с которым лежала очередная мертвая блондинка.

Клаус услышал Дженет, однако не подумал галантно разуверить ее в столь нелестном мнении, а лишь лениво подошел к ней и, медленно улыбнувшись, одним быстрым движением свернул ее шею. Подняв бокал, он сделал большой глоток бренди и вернулся к окну, опять начав наблюдать, как низко нависший туман клубится и растворяется в темноте.

***

Клаус увидел отражение Дженет Кембридж в оконном стекле и услышал ее низкий гортанный смех. Всего несколько месяцев назад он бы сполна развлекся с ней, прежде чем убить ее, а возможно, и вовсе не трогал бы ее. Но сейчас… его просто раздражали все женщины. Их глаза не были ярко-голубыми. Они не смотрели на него дразнящим, оценивающе-дерзким взглядом, не таяли в его руках, охваченные приливом вожделения. Дженет слишком доступна, слишком рвется угодить, как, впрочем, и другие женщины. Они не спорили с ним, не вступали в словесные сражения и не отталкивали его с неизменным упорством. Они не были изменчивыми, живыми и жизнерадостными, остроумными и искренними. Они не были… Кэролайн. Поэтому он просто избавлялся от них. Быстро.

Он осушил бокал, чтобы заглушить боль, ударившую в сердце, когда он мысленно произнес это имя. Что она делает сейчас? Наслаждается компанией Стефана? Стефан Сальваторе способен утешить ее, заставить смеяться и радоваться, забыть обо всем. Он больше подходит ей, решил Клаус, задыхаясь от нестерпимой муки.

Он не был безжалостным зверем и животным. В отличие от него, Стефан даже с отключенными чувствами мог контролировать в себе Потрошителя. Он же, как настоящий слабак, озверел и потерял способность трезво мыслить. Все это было после обращения, и Клаус со страхом подумал, что было бы, если бы он был в облике волка в этот момент. Он бы разорвал ее на части.

Он продолжал терзать себя, вспоминая, как она шепнула в тот вечер: «Я собиралась сказать, что хочу остаться».

И он, жалкий ублюдок, высмеял ее! Злобно, намеренно унизил и подчинил ее себе. И когда все-таки нашел в себе мужество отстраниться, она обняла его и заплакала. Черт возьми, он фактически изнасиловал ее, а она рыдала у него на груди.

Клаус с усилием заставил себя не думать о той ночи. Он предпочитал более утонченную пытку и поэтому изводил себя воспоминаниями о счастливых мгновениях вместе с ней: вот она беспечно усмехнулась ему на балконе в первый вечер в Новом Орлеане, тогда она буквально парила в воздухе от того, что он позволил ей пить кровь человека.

Гибрид по-прежнему ясно видел ее в казино на вечере открытия. Он был зол на нее, но даже тогда не мог сдержать чувства гордости, когда она разговаривала с Сибил.

Он вспомнил тот вечер, когда они стояли и целовались, перед тем как она увезла Хоуп. Он был словно малолетний подросток на свидании в средней школе. Господи, каким она могла быть теплым, нежным, любящим созданием… когда не становилась упрямой, мятежной и… самой чудесной в мире.

Он закрыл глаза, проклиная себя за то, что вообще позволил ей покинуть «Бойню». Надо было закрыть ее там и не дать уехать. А потом… потом он сумел бы оправдаться и заслужить ее прощение.

Клаус со стуком поставил бокал на столик и, не обращая внимания на гостей и брата, направился к выходу. Нет, он ничем не мог исправить омерзительное преступление, совершенное в ту страшную ночь. Ничем!

***

Гости уехали рано утром, и братья отпраздновали свой последний вечер вместе, намеренно, неспешно, решительно напиваясь до бесчувствия и осушая бутылку за бутылкой. Они предавались воспоминаниям о проделках далекого детства, а когда тема была исчерпана, начали рассказывать друг другу непристойные истории, оглушительно хохоча над пошлыми шутками и продолжая пить.

Клаус потянулся к графину с бренди и вылил последние капли в пустой бокал.

— Господи! — охнул Коул, восхищенно наблюдая за братом. — Да ты в-выпил… Ос-сушил… прикончил весь чертов бренди! Я видел тебя таким пьяным раз пять за тысячу лет.

Он схватил еще один хрустальный графин и подвинул брату:

— Посмотрим, как ты справишься с виски.

Клаус безразлично пожал плечами и вынул пробку из графина.

Шатен затуманенными спиртным глазами наблюдал, как гибрид наполняет бокал до краев.