– Командир, товарищ полковник, успокойтесь, я буду вынужден...

Пространство вокруг медицинского домика опустело. В окнах зазвенели стёкла. Вот из домика в белом халате выбежал майор Мартиросян, отбежал на несколько шагов и остановился. Из двери вышел злой, как сто чертей, командир:

– Я тебе дам предынфарктное состояние!!!
– Ремизов, широко шагая, удалился в сторону аэродрома. На стоянке хотел пройти к своему самолёту, но его догнал старший сержант сверхсрочной службы Петухов:

– Командир, погоди! Никак не догоню! Командир, тебя к телефону срочно, анжинер сказал.

– К телефону? Кто?

– А я знаю? Говорять генерал какой-то...

Ремизов вернулся на КП инженера, ему дали трубку. Инженер шепнул:

– Начальник училища.

Ремизов кивнул:

– Полковник Ремизов. Слушаю Вас, товарищ генерал.

– Иван Николаевич, мне звонил доктор. Я всё понимаю. Всегда знал, что Вы очень ответственный командир и всегда Вам доверял. К чему это ребячество? Не здоровы, - не надо лететь. Все поймут, никто Вас ни в чём не обвинит. У вас всё отлажено, заместитель на месте. Я думаю, мы как всегда, поймём друг друга и мне не придётся применять власть. Желаю удачи, Иван Николаевич. Если что, звоните.

Ремизов несколько раз пытался вставить хоть слово, но генерал так и не дал ему этой возможности. Повернувшись на выход, он заметил на столике копии плановой таблицы, по верху красным карандашом написано: "Для инженера". Почему их две? Он видел только одну. Посмотрев верхнюю, он всё понял. Показали ему одну, а готовились по другой. Алимов сделал её так хитро, что исключая командира, руководитель перелёта, имея перед глазами юридически законную плановую таблицу, меняет время взлёта экипажей, на что имеет полное право.

Ремизов вышел с КП инженера и пошёл вдоль стоянки. Проходя мимо Алимова, даже не взглянул в его сторону.

За час до начала перелёта все собрались в беседке на стоянке самолётов. Принесли магнитофон, соорудили что-то типа классной доски, на которой мелом было нарисованы схемы воздушного и наземного движения на сегодняшний день. Командир выслушал доклады о готовности, судя по которым всё было готово в полном объёме. Заслушали синоптика, инженера, начальника связи. Руководитель полётов довел порядок выполнения задания и меры безопасности. Полковник Ремизов подозвал Алимова:

– Где плановая?

Алимов подал второй вариант плановой таблицы. Ремизов достал авторучку и в левом верхнем углу написал: "Утверждаю. Полковник Ремизов". Посмотрел на документ, отдал стоящему рядом руководителю полётов. Алимов стоял, переминаясь с ноги на ногу, хотел что-то сказать, но не решался. Командир повернулся к нему и сказал:

– Потом, Алимов, потом. Тебе сейчас нужно думать не об этом.

Все пошли по самолётам. В назначенное время начали запускать двигатели и выруливать. Первым вырулил майор Чиканов и через несколько метров на развороте самолёт встал. Колесо увязло по ступицу. Подбежали техники и механики, облепив машину стали её раскачивать, пытаясь вытолкнуть. Вокруг метался подполковник Алимов, очень хотел обратить на себя внимание лётчика, сидящего в кабине, что-то громко кричал, стучал кулаком по голове, показывал жестами: нельзя останавливаться, нельзя!!! Наконец самолёт вытолкали и он, наматывая грязь на колёса, медленно двинулся в сторону взлётной полосы. Все остальные учли ошибку Чиканова и развороты выполняли плавно, не блокируя колёс. Больше никто не застревал.

Полковник Ремизов без фуражки стоял в самом начале взлётной полосы. В том месте, откуда будут стартовать самолёты. Лицо его было хмурым. Он видел как самолёты один за другим пробираются к взлётке, переваливаясь на неровностях и обруливая лужи. Вот борт майора Чиканова вырулил на полосу с обратной стороны, и на небольших оборотах двигателя довольно резво побежал к её началу, туда, где стоял командир полка. В начале полосы Чиканов даже убрал обороты, что бы сбавить скорость. Это вселяло надежду. Он свернул на рулёжку, прорулил в конец стоянки, и выключил двигатель. Там уже стоял воздухозаправщик и техники стали обдувать сжатым воздухом шасси и закрылки.

Проруливая мимо командира, Чиканов увидел его суровое лицо и приложил руку к виску, отдавая честь, - я не подведу, командир. Ремизов ответил глубоким кивком. И так каждый лётчик приветствовал командира. С линии предварительного старта было видно, как он кивает каждому, рулящему мимо, самолёту.

И вот все машины были выстроены в линию на предварительном старте, проверены и полностью подготовлены. Настало время взлёта. Алимов запустил двигатель и вырулил на исполнительный старт. Вывел номинальные обороты, посмотрел влево. Командир стоял совсем рядом. Запросил взлёт, получив разрешение, поставил взлётный режим и отпустил тормоза. Сзади самолёта поднялась туча пара и водяной пыли. Сказать, что самолёт начал разбег было бы не совсем верно. Он несколько секунд стоял на месте, а потом медленно, без привычного рывка тронулся с места и, переваливаясь, поплёлся, медленно набирая скорость. Двигатель ревел, надрываясь, но скорость росла очень медленно. Все, кто был на аэродроме, смотрели за разбегающимся самолётом и шептали: "Давай, давай, давай". Вот самолёт миновал первый флажок, переднее колесо ещё не поднято. Поднимать его Алимов начал у второго флажка, где было предписано прекращать взлёт. Всё, обратной дороги нет, теперь только взлетать. На последних метрах полосы Алимов чуть поддёрнул ручку и машина на очень малой скорости с большим углом отделилась от земли, уже за полосой коснулась травы, подвспухла над землёй, затем ещё раз чиркнула траву и скорость начала увеличиваться, это было хорошо видно, самолёт с нормальным углом начал набирать высоту. Все радостно что-то закричали, начали махать руками, бросать вверх фуражки.

Начал разбег второй самолёт. Это майор Гордиенко. Ремизов был сдержан, но он знал, что это победа. Алимов сделал самое главное, он показал, что взлететь можно. Теперь, если у кого-то была какая-то неуверенность, она исчезла, а это многое значит. Ремизов видел как двигатели выдувают влагу из грунта. Алимов старовал с "железки", погружённой в воду. Взлетел Гордиенко. Самолёт оторвался метров за пятьдесят до конца полосы. Подрулил на старт майор Губанов, в луже уже не было воды, самолёт стоял на чистой "железке". Губанов поднял машину в воздух сразу за вторым флажком. Взлетел ещё один борт. Взлетел уверенно, без напряжения.