Рекрут быстро вернулся в комнату, распахнул настежь окно и ловко спрыгнул в снег.

– Нет! – бросила ему вслед Глафира, порывисто поднимаясь со стула. – Не оставляйте меня одну. Пожалуйста...

Со священным ужасом на лице она покосилась на два распластанных тела. Но Рекрут уже не слышал ее. Держа «наган» наизготовку, он бегло огляделся по сторонам. На фоне хозяйственной пристройке мелькнула чья-то тень. До слуха Рекрута донесся звук отворяемой двери. Он бросился туда, и едва тень снова показалась в поле его зрения, выстрелил. Определить в темноте, попал он или промахнулся, не представлялось возможным. Рекрут замедлил шаг. Из дома прозвучало два одиночных выстрела, затем ночную мглу взрезал девичий крик, и вслед за ним последовал еще один выстрел. Где-то в отдалении завыла собака. Тоскливо и протяжно.

Рекрут продолжал приближаться к хозяйственной пристройке. Входная дверь под порывами ветра болталась на одной единственной петле. Рекрут бочком протиснулся в помещение. Ему едва удавалось различать отдельные контуры и очертания предметов. Звук, отдаленно похожий на крысиную возню, донесся откуда-то снизу. Жиган сделал еще несколько шагов, по-прежнему не опуская дуло «нагана», и взгляд его выхватил из темноты откинутую крышку подпола. Вниз вела небольшая деревянная лесенка. Сзади послышались шаги. Рекрут резко обернулся. Появившегося в проеме Митяя он узнал скорее по комплекции, нежели сумел разглядеть лицо подельника.

– Тот сукин сын, которого оглушил Гаврила, все-таки сумел очухаться, – сообщил Митяй. – Он ранил Глашку. Но я завалил его и того, второго. Что с Графином?

Рекрут не удостоил его ответом.

– Прикрой меня, – коротко распорядился он и быстро спустился вниз по лесенке.

Макушка жигана коснулась свисавшего сверху нейлонового шнурка. Рекрут дернул за него, и подвальное помещение залилось тусклым матовым светом. Казанец машинально пригнулся, ожидая выстрела, но такового не последовало.

– Ну, что там? – донесся сверху голос Митяя.

Глазам Рекрута, едва привыкшим к освещению, предстало совсем не то, что он рассчитывал увидеть. Подвальное помещение не выглядело, как глухой каменный мешок. Вдаль уходил кирпичный коридор, очертания которого уже через пару метров тонули во мраке.

– Здесь потайной ход.

Митяй тоже спустился в подвал.

– Вот сука! – прокомментировал он увиденное. – Все просчитал, гаденыш. Или просто фарт на его стороне? Хотя нам следовало об этом подумать. Я слышал про такие штуки. Революционеры использовали такие лазы, уходя от преследования царской охранки. Графин знал, что тут такой есть.

– Идем за ним, – принял решение Рекрут.

Он уже двинулся было вперед, но Митяй задержал подельника, решительно опустив руку ему на плечо.

– Бессмысленно. Графин уже далеко.

Глаза жигана недобро блеснули.

– Я упускаю его второй раз подряд, – жестко произнес он. – И каждый раз ты удерживаешь меня от преследования, Митяй. В чем дело? Ты на чьей стороне?

– Перестань. Не заводись, Рекрут. Я с тобой, ты же прекрасно знаешь.

– Иногда я начинаю в этом сомневаться.

Митяй убрал оружие в карман. Еще раз пристально всмотрелся в длинный темный коридор и, развернувшись, направился обратно к лестнице. Рекрут за ним не пошел. Опустившись на корточки, казанский авторитет призадумался. В последнее время что-то существенно подтачивало Рекрута изнутри. Москва практически его. Смерть Графина, по большому счету, ничего уже не меняла. Так чего же ему не хватало? Цели? Очередного Эвереста, на который следовало забраться?..

И Митяй, и все остальные замечали, насколько Рекрут вдруг замкнулся в себе.

– Ты идешь? – послышался оклик сверху.

– Иду.

Рекрут поднялся. Миновав шаткие лестничные ступени, вновь оказался в темном подсобном помещении. Фигура Митяя маячила на фоне дверного проема.

– Не парься, – посоветовал бывший уркаган. – Ну, упустили еще раз. А в третий-то точно не упустим. Графину не жить. Тебе нужна его голова, ты ее получишь. Обещаю. Поехали, Рекрут.

Проблема заключалась в том, что казанец и сам не знал, что ему толком нужно. Но за Митяем он все же последовал.

Москва. Большая Марьинская улица

– Нет, Наталья Николаевна еще ничего, – продолжал рассуждать Андрей, не глядя на Камаева и с удовольствием поглощая жирные наваристые щи. – С ней можно было поладить. А вот до этого воспитательница у нас была, Марья Ильинична – у-у! Сущая мегера! У нее мы все, как шелковые, по струнке ходили. Прошлым летом я себе лишний кусок хлеба после обеда сунул за пазуху, а кто-то возьми и заложи Марье Ильиничне. Я думал, что она из меня весь дух вышибет. До сих пор ссадины на спине остались. Хотите посмотреть?