И он ведь был молод! Буйный, клокочущий поток. Вспененный водопад. Наморщенное, громокипящее облако. Бушующий океан.

И все это был он! Да полно, был ли?!

И вот уже он летит вниз, раздирая пространство нестерпимым грохотом, отголоском буйной своей юности.

В одну минуту жаждет он повторить бытие потока, водопада, грозового облака, океана.

И сминает нас в своих холодных объятиях, чтобы и мы уснули вместе с белым, снова беспамятным снегом.

Чтобы не было шагов.

Чтобы не слышались голоса.

Чтобы и памяти не осталось.

Чтобы все погрузилось в сон!

Проблеск стихотворения

Казалось, белая искра пронзила Поэта.

Или нет?

Может ли едва зародившееся стихотворение, засыпанное снегом, заледенелое, пробудиться и зажить в чьем-то ином дыхании?

Нет!

Поэтический замысел и воплощение — неповторимы.

Всюду возможна замена. Даже в любви.

Но не в поэзии.

Когда гибнет один поэт, гибнет целый мир.

И никогда не восстановишь его. Никогда.

Можно только гадать…

Предопределение

Жизнь — бесчисленное количество шагов, смерть — один-единственный, и страшно далеко ведет он.

Она всегда странна и нелепа, она — вне твоей воли, а все же ты сам ведешь себя к смерти.

Ты направляешься к ней издалека. И каждый твой шаг определяет весь твой путь.

Ты ничего не знаешь о своей смерти — где, когда, какой она будет. Но ты всю свою жизнь готовишь ее.

И всем своим поведением ты выбираешь, какой она будет.

Твоя смерть не может постигнуть никого другого.

Жизнь твоя может быть зависимой от других жизней, похожей на них, бесцветной, но конец ее — неповторимо твой.

Твой характер очерчивается в твоем последнем вздохе.

Жизнь выражается через смерть.

Вместе

Каждый в группе погиб по-своему.

Каждый со своей точки, в своем ракурсе увидел рождение лавины, по-разному воспринял и пережил ее.

Каждый, по сути, попал под с в о ю лавину! Каждый погибал в одиночку. И в то же время все мы вместе, в одной общей лавине.

Шестнадцать лавин! Одна другой страшнее и внушительней!

Каждый встречал одновременно свою лавину и лавину каждого из своих друзей. И все это собралось в единую громаду, рухнувшую на нас.

Братская могила в снегу.

Различия, непримиримые противоречия — все исчезло.

Мы слиты воедино перед лицом смерти.

И в то же время — четко разделены, каждый в себе самом, и каждый — в другом.

Совместная смерть. Не так, как в древности, как в знаменитой Тракийской гробнице, куда вместе с вождем уложили его жену и верных коней. Не так, а на равных.

Мы гибнем, спасенные от самого страшного одиночества: от смерти в одиночку.

Должно быть, те шестеро, что стояли у стены в черном туннеле, тоже ощущали это высшее слияние перед расстрелом. Одним из них был поэт Вапцаров. Он мог бы преобразить в песню это ощущение, но песня его расстреляна.

И мы, шестнадцать человек, также встречаем свою смерть в белом туннеле.

Лавина свела нашу суть к единой дилемме: жизнь или смерть? Жизнь против смерти. И в тот миг мы ощутили по-настоящему, что означает быть вместе.

Никто и ничто уже не отнимет этого у нас, не разделит нас.

Все, что было до того, весь пройденный путь, вся наша жизнь — все было одним неудержимым стремлением к абсолютному безраздельному ВМЕСТЕ.

Опора

Что может стать опорой в рухнувшем мире?

Альпенштоком пытаемся удержать снежные вихри. Но не во что вцепиться. Выскальзывают из-под ног белые глыбы…

Реальный мир утратил свою стабильность, превратился в плывущую бесформенную неудержимую массу.

Язык лавины высунулся из-за скалы и лизнул склон. А в нашем воображении забушевали вековые смерчи. Рушатся целые горы.

С громовым треском раскрывается грудь земли, и нельзя ей помочь.

Все летит в пропасть.

Устойчивость — только в тебе самом, внутри твоего существа, в пластах воспоминаний и мечтаний, познаний и надежд, и нравственных порывов, в духовном мире каждого из гибнущих. Все, что складывалось, копилось, зернышко к зернышку, боль к боли, усилие к усилию, то, из чего создавался ты, твой мир, — оно теперь твоя устойчивость, твое равновесие.