Якуб и раньше знал дорогу к избе бабки Ганны. С Кастусем дружбу водил. Вместе на рыбалке ночи коротали. Абхазский табачок выращивали на огороде. Листья тонкие, длинные, как заячьи уши. Ароматные. Для трубочного курева… Правда, последнее время он реже заглядывал на подворье бывшего дружка, однако старой тропинки не забывал. Присядет возле печи, поведает какую-нибудь бывальщину. А случается — молчит. Только трубкой дымит да лохматыми бровями двигает: думает что-то. Тяжелые, видно, думы. Сын на фронте, а сноха Праскуша за Днепр уехала, к матери. В июле еще, когда наши войска шли через Дручанск. Один остался дед Якуб. А на белом свете вон какая непогодь…

Нынче старик спозаранок забрел на заречную улицу. Но в избу почему-то не заходит, у завалинки топчется.

— Айда за керосином! — зовет он Саньку. — Фок цистерну вывез на площадь.

Услыхала бабка Ганна голос старика, семенит из чулана к окошку. Слушает Якуба недоверчиво. Может, подшучивает; старый побасенщик. Водится за ним такой грешок.

— Слышь-ка, Ганна, без платы дают… — Для пущей достоверности дед Якуб стучит клюшкой по канистру, который стоит возле его ног. Усмехается. — Вишь, какую посудину прихватил на дармовщину-то…

Цистерна стоит невдалеке от старых лип. От нее почти до братской могилы вытянулся хвост очереди. Тут же ходят взад-вперед автоматчики, ставят в очередь по два человека в ряд. Покрикивают.

Санька и дед Якуб пристроились с краю. За ними становятся еще, еще… Очередь растет у Саньки на глазах. Керосину-то у дручанцев нету. Каждому хочется получить. А тут небось на всю очередь хватит. Вон какая цистернища…

Санька поглядывает на автоматчиков. Зачем их столько тут? Шесть, девять, одиннадцать… И один смог бы установить очередь. Ну, пускай второго прислали б ему на подмогу. А то — целое отделение…

Сзади, за Санькиной спиной, высокий старик толкует вполголоса со своей соседкой — черноглазой молодухой в солдатских кирзовых сапогах.

— Не подвох ли какой замышляют… — Старик бросает косой взгляд на автоматчиков.

Женщина тоже волнуется:

— Скорей бы уж. Детишек одних оставила…

Возле цистерны над железной бочкой орудует черпаком немец-солдат. На отвислом пузе — клеенчатый фартук. Опрокинет черпак в широченную лейку и махнет рукой: мол, отходи от бочки. Тем, кто получил уже керосин, почему-то не разрешают уходить домой. Их опять выстраивают чуть-чуть поодаль от цистерны, но не по два, а уже по четыре. Из очереди бросают угрюмые и колючие насмешки:

— Несите, а то расплещется!

— Им по второму обещали!

— Догонят, еще добавят!

Вислопузый выплеснул последний черпак в бидончик женщине, что замыкала очередь, и снял фартук. В это время к цистерне подкатил «оппель» коменданта. Вышел из машины Фок и оповестил, что завтра утром здесь будут выдавать ячмень. Желающие получить — получат. Пока по пять килограммов… Взмахнул коричневой перчаткой, добавил: мол, германские власти великодушно дают дручанцам ячмень так же, как керосин, бесплатно. Потом вдруг объявил:

— Сейчас вы пойдете на Друть! Немножко есть работа. Да-да, работа. Вы должны благодарить германское командование за великодушие!

Черный «оппель», как расторопный жук, шмыгнул с площади за деревья. Тянет к реке тощий хвост пыли.

Автоматчики суетятся, бегают вокруг толпы, заставляют ставить посуду на землю. Потом гонят всех в проулок, на дорогу, что уползает к мосту.

В колонне нарастают голоса:

— Попались в ловушку!

— Обхитрил, носатый черт!

— Дед Якуб, и ты на кукан угодил?

— Запутали, окаянные…

— Опростоволосился, значит, старый рыбак!

Вдруг над толпой пронесся женский надрывный голос:

— У меня детишки замкнуты! Обкричатся ведь…

Из колонны выскочила женщина в кирзовых сапогах… Ее хлестнул сзади угрожающий окрик автоматчика. Она вздрогнула, на миг замешкалась, а потом вдруг, подхватив подол одной рукой, побежала от колонны прочь.

— Хальт!

Немец сорвал с шеи автомат, сыпнул над головой беглянки длинной очередью. Она с испугу села на дорогу, закрыла ладонями голову. Тот, который стрелял, кинулся к женщине, пинками поднял ее с земли и, тыча в спину автоматом, затолкал опять в колонну.

Когда выстраивали колонну на площади, Санька очутился в первом ряду с краю. Идет, а сам все поглядывает на автоматчиков. Выскочить бы из колонны да за плетень… Робеет: бить будут, если поймают.

У бревенчатого моста замешкалась. По дощатому настилу громыхают грузовые автомобили. Кузова крыты брезентом. Везут какую-то поклажу.

Санька жмется к перилам. Слева гудят автомашины, справа — сваи, обрыв. Два автоматчика стоят на мосту. Курят. Глазеют на крупповские махины. Остальные конвоиры где-то позади колонны.