Но Роджер смотрел зло и внимательно, и Генри чувствовал: если сейчас он даст слабину и поддастся детской гадливости, Роджер разочаруется в нём, а этого допустить было никак нельзя. Роджер был нужен Генри, поэтому рука его не дрогнула, когда он с силой провёл ножом по свиному горлу. Он даже не зажмурился, когда тёплая кровь хлынула ему на руки.

Наградой ему был всё такой же тяжёлый, но довольный взгляд чёрных глаз. Роджер гордился.

Гордость Роджера сама по себе много стоила, Генри это знал. Гордость одного из лучших охотников племени, безжалостного убийцы и палача, не знавшего привязанностей — это ещё надо было заслужить. Роджер гордился, но кроме мимолётного взгляда Генри в награду ничего не получил.

— Неси сам, — коротко бросил охотник, поднялся и пошёл по тропе к крепости.

Жалобное «Но она же тяжёлая» застряло в горле, потому что загорелая мускулистая спина всё отдалялась, и чем дальше она была, тем сложнее было бы её нагнать. Генри тяжело вздохнул, взял свинью за копыта и с трудом приподнял от земли. Она ещё не пахла распадом, даже была ещё тёплая, но запах всё равно был — малоприятный запах дикого животного. Да и из зияющего горла всё ещё капала кровь, размазываясь у Генри по плечу и заставляя его брезгливо морщиться.

Ему пришлось приложить много усилий, чтобы догнать высокого Роджера с такой тяжёлой ношей. Охотник даже не оглянулся, когда со спины послышались тяжёлые шаги и дыхание. Давать поблажек Генри он не собирался: малец действительно подавал надежды, и надо было закалять его и воспитывать самым строгим образом. Раз уж Роджер так к нему прикипел, что даже распустил свой гарем, он собирался уделить пареньку максимум времени и вырастить из него не слезливого хлюпика, какими обещали стать многие малыши, а настоящего воина и достойного претендента в охотничьи ряды.

Раньше Роджер как-то не замечал в нём потенциала, тем более что изначально Генри принадлежал Харольду. Чужие мальчики интересовали Роджера только в одном единственном плане, и после пары душевных разговоров с Харольдом Роджер привёл Генри в свой шалаш, где испуганно жались по углам Уолтер, Сэнди и Фил. Генри тоже, конечно, изрядно струхнул, прекрасно понимая, к кому попал. Но он держался молодцом, не хныкал и не пытался избежать своей плачевной участи.

Остальных мальчишек Роджер выпроводил: он предпочитал дегустировать новых малышей наедине. Все остальные, хныкающие и дрожащие, были в шалаше ни к чему, да и сами обрадовались, что могут скрыться с глаз своего грозного и жесткого хозяина.

Генри, конечно, напугался. Харольд не был с ним груб, даже иногда бывал добр и ласков. Роджер же смотрел на него как на кусок мяса, и Генри прошиб холодный пот. Он знал, что, собственно, куском мяса и является.

— Ложись, — скомандовал Роджер, и Генри послушно улёгся на спину, догадливо сразу разводя острые коленки. Роджер одобрительно хмыкнул и провёл шершавой ладонью от его лодыжки к колену и выше, к бедру. Обманчивая первая ласка, за которой, Генри знал, последуют боль и ужас. Он слышал, ночами испуганно прижимаясь к Харольду, как истошно вопят малыши Роджера. Так не будешь кричать от простого шлепка или лёгкого укуса. Это были крики настоящей боли, настоящего страха.

Генри знал, что придётся уползать, еле передвигая ноги, но готов к этому не был. Роджер же, полюбовавшись его не доверчиво, но послушно раскинутым телом, начал с малого. Генри вспотел от страха и тяжело дышал, и охотник склонился к нему, проводя носом по шее и ключицам, там, где особо чувствовался запах страха — как от загнанного в ловушку животного. Прикосновение носа и тёплых шершавых губ, пока тоже приятное, сменилось укусом настолько сильным, что Генри показалось, что ключица хрустнула. Криков он не сдерживал, но шевелиться не смел: инстинкт подсказывал ему, что любая попытка оттолкнуть приведёт к горьким последствиям.

Роджер выглядел жутко, нависая над ним. Грима на нём не было, но ему и не нужно было красить лицо, чтобы выглядеть диким, опасным и страшным. Он был дикарь по своей сути, и маска не могла ни скрыть этого, ни подчеркнуть. В Роджере всего было и так довольно: черные глаза, горбатый нос, порочные пухлые губы, всегда изогнутые в недоброй усмешке, и взгляд хищника. Роджер выглядел безумцем, он и был безумцем. Генри зажмурился, чтобы не видеть его страшного лица.

Наказание последовало незамедлительно: лёгкий (пока) шлепок по губам. Генри вздрогнул скорее от неожиданности, чем от боли. Роджеру эта дрожь понравилась, и он ударил снова, чуть сильнее. Фил обычно начинал реветь уже в этом моменте. Уолтер и Сэнди держались подольше, и Роджеру было интересно, сколько продержится Генри. Генри выдержал пять сильных ударов по лицу, а на шестом застонал, но стон этот совсем не походил на то нытьё, которым обычно исходили все остальные мальчики Роджера.

Роджер присмотрелся к нему и удивлённо поднял брови. Глаза у Генри странно блестели, и, пока охотник рассматривал его, мальчик трижды облизнул пересохшие, красные от ударов губы. Догадавшись, что происходит, Роджер почувствовал, как волоски на его руках встают дыбом от возбуждения: Генри нравилось. И не просто нравилось, а не терпелось: пока Роджер раздумывал и приходил к выводам, Генри нетерпеливо заёрзал и запрокинул голову, подставляясь под удар.

Роджер мотнул головой, на секунду закрыв глаза, и ударил его. И ещё, ещё, ещё раз — мелко, часто, ритмично. Генри перестал сдерживать вскрики, изогнулся, пытаясь потереться о Роджера грудью, и тот, поддавшись порыву, снова вцепился зубами в тонкую ключицу. Генри взвыл, мелко затрясся и схватился за плечи Роджера, развёл ноги шире, открываясь, а потом обмяк. И руки с плеч не убрал.