— Через несколько мгновений я в вашем распоряжении, — бросил мне господин де Мондорвиль, проскальзывая мимо. Догадавшись, куда он направился, я последовал за ним, а именно в аллею Меридьен, откуда виден циферблат солнечных часов, расположенных на одном из домов улицы Бонз-Анфан. Председатель, разумеется, опередил меня; ожидая, пока он разберется с часами, я прогуливался по дорожке, наблюдая за группой людей, поглощенных оживленной беседой; это были так называемые нувелисты [49] , главным занятием которых было добывание самых свежих новостей, зачастую совершенно невероятных, ибо здравым смыслом никто из них обычно не отличался; сейчас эти ловцы новостей громко говорили о политике. Приблизившись, я встал подле почтенных лет нувелиста в военном мундире; человек этот вещал не только громко, но и внятно, что весьма необычно для подобного рода людей; он произносил прочувствованный панегирик нашему прославленному монарху, и, быть может, впервые в жизни ему никто не противоречил.

Тут вернулся председатель; сверив свои часы с солнечными и обнаружив, что его часы опаздывают на несколько минут, он недовольно заявил, что более никогда не станет приобретать часы у Жюльена Леруа, нашего парижского часовщика, прославившегося разнообразными усовершенствованиями, а безотлагательно прикажет доставить себе дюжину часов с репетицией из Лондона. Тот, кто стремится к точности собственных часов, желая, чтобы они шли секунда в секунду, пребывает в постоянном противоречии с самим собой.

— Мой дорогой советник, — обратился ко мне председатель, — не желаете ли понюшку испанского табаку? Я купил его у армянина, что расположился со своим товаром вон под теми деревьями. Говорят, этот армянин недавно обратился в истинную веру и стал добрым христианином, однако торгуется он как совершеннейший нехристь. Вы же, по обыкновению, хороши, как амурчик: умей вы летать, вас бы непременно приняли за этого крылатого божка; однако всем известно, что юная баронесса прочно приковала вас к себе своими цепями. Отец ваш отбыл в деревню, поэтому предлагаю вам повеселиться в городе. В какую, однако, пустыню превратился нынче Париж! В нем не осталось и десятка женщин, и сейчас любая, кто желает, чтобы ее оценили по достоинству, непременно найдет себе друга сердца по вкусу.

Я приглашаю вас отобедать вместе с тремя хорошенькими особами. Нас будет пятеро, шестым участником нашей пирушки станет удовольствие: оно непременно посетит нас, раз вы будете с нами. Свою карету я отослал; Лавердюр отправился за наемным экипажем. На обед приглашена Аржантина — восхитительная девица, непревзойденная по части веселого распутства.

Надеюсь, господин маркиз, вам не надо объяснять, насколько подобные речи в духе председателя? Однако этот ярый приверженец плотских удовольствий не обделен талантами и не лишен чести. Проведя ночь на балу, в семь утра он уже во Дворце правосудия; и везде он бодр — и на дружеской вечеринке, и в Судебной палате. Щегольски разодетый, неподкупный, когда речь заходит о королевском правосудии, одной рукой он срывает розы Венеры, а в другой твердо держит весы Фемиды [50] .

Мы незаметно вышли из садов Пале-Рояля и медленно двинулись по улице. Слуга мой Лавердюр еще не подоспел. Парочка молодых людей, чьи физиономии явно были отмечены печатью сводничества, бросили нам вслед несколько соблазнительных предложений по части женского пола.

Из окон вытянувшихся вдоль улицы домов выглядывали игривые весталки [51] , заслужившие соответствующую репутацию среди соседей и наполнявшие воздух ароматами дешевых духов; судя по их прозрачным одеждам, они были вполне готовы для мистерий, однако мы решили, что зажечь они в состоянии всего лишь жалкий костерок.

С одной стороны площади Пале-Рояль находилось кафе «Режанс», прославившееся в те времена, когда всем в нем заправляла его хозяйка; потом она сбежала, бросив и кафе, и собственного супруга, о чем мы могли только сожалеть, ибо этому покинутому супругу уже явно никогда не удастся стать избранником, достойным подавать нектар на столы богов.

На другой стороне той же площади располагалось новое кафе «Изящных искусств», отличавшееся роскошью убранства и многолюдьем; однако нравы там таковы, что коли они таковыми и останутся, то вскоре оно превратится в кафе «Запрещенных искусств». На пороге в простом домашнем платье стояла хозяйка этого заведения. Однако часто в подобной простоте кроется гораздо больше изощренности, чем в пышном парадном наряде. Хозяйка мила и предупредительна. Она некрасива, однако ей нельзя отказать в привлекательности. Она хорошо сложена, белокожа, говорит с достоинством, отвечает метко и не без остроумия. Судя по манере одеваться, молодая женщина наверняка чувственна и склонна к плотским удовольствиям. Ножка ее, насколько может судить зрение, тонка и изящна. Однако, чтобы бесповоротно убедиться, мне кажется, надо бы прибегнуть к помощи иного чувства.

Тут появился Лавердюр в наемной карете; мы сели в доставленный им экипаж.

— Все готово, — сказал он, — мадемуазели Лоретта и Аржантина ждут вас; только мадемуазель Розетта нездорова и приносит вам свои извинения.

Известие о том, что Розетта должна была присутствовать на обеде, но теперь ее не будет, огорчило меня. Я не подозревал, что Розетта готовит нам сюрприз. Но нередко мы начинаем печалиться заранее, тогда как в урочный срок все оборачивается как нельзя лучше.

Всю дорогу, пока мы ехали к дому, где проживали наши девицы, председатель не умолкал. Когда в карете одни мужчины, говорить можно о чем угодно. Не было ни одного щеголя, ни одной щеголихи, чьи имена, прозвища, связи, таланты, нравы и похождения не были бы известны председателю; он был в курсе всех парижских сплетен.

— Помните, — обратился председатель ко мне, — высокого бледного фламандца, что всегда играл по-крупному? Он выше нас на целую голову, ежели говорить о его росте, и ниже, ежели говорить об уме, что сия голова вмещает. А знаете ли вы благоразумного Дамиса с его невинным и одухотворенным взором? Можно подумать, он постоянно поглощен мыслями о чем-то важном; и действительно, когда он молчит, то производит прекрасное впечатление; но внешность его обманчива: он хорош только тогда, когда изображает свой живой портрет.