— Ведь этой шушеры в прежнее ваше время не бывало, — продолжал ответственный редактор. — Она завелась вот за последнее время при развитии журналистики. Это совсем новые типы. Многие из них, особенно из поэтов, чёрт знает, что такое: не то неудавшийся актёр, не то подмастерье фотографа… Я их к себе в кабинет и не пускаю. Расписывается там у секретаря, получает деньги… Ведь кто их разберёт, может и стащит что-нибудь… хоть журнал или книжку… словно по ошибке пальто своё переменит: у него на беличьем меху, а он бобровую, да енотовую шубу тащит, чтобы хотя день в порядочном платье походить…

— Послушайте, а как её фамилия? — внезапно спросил Ракитин.

— Чья? — несколько опешил редактор.

— Этой певицы, сегодняшней дебютантки?

— А-а!.. Эрде.

— Она немка?

— Чисто русская. Её фамилия просто Дементьева, а зовут Раисой. Инициалы её Р. Д., ну и вышел псевдоним Эрде.

— Вы, кажется, знаете её.

— Знаю, она зимой в зале Кононова пела.

— Она незамужняя?

— Нет, девочка совсем. Она с отцом живёт. Тёмненькая личность, какой-то отставной учитель танцевания.

— Она премилая. В глазах огонёк, жизнь…

— Эге! — прищёлкнул языком редактор, — вы ещё не угомонились… Хотите познакомлю? Выпьемте только ещё джинджеру.

Ракитин как-то неопределённо тряхнул волосами. Веркутов подозвал лакея и велел налить ещё по рюмке. Тот осторожно наклонил белый кувшинчик с пёстрой этикеткой и стал цедить густую, как масло, золотистую жидкость. Ракитин давно не пил и чувствовал, что выпил много. Окружающие предметы как-то странно рябили в глазах, ощущение от сигары было какое-то новое, на улице колёса шумели тоже совсем по новому, не так как всегда, даже у редактора лицо сделалось совсем другое.

— Серьёзно: она вас интересует? — спросил Веркутов.

— Да, — ответил Ракитин, прямо смотря ему в глаза, — и даже очень…

— Вы не женаты?

— К чему этот вопрос?

— Если вздумаете ухаживать, так поосторожнее: отец как раз женит, это такая шельма.

— Да я ухаживать не намерен.

— Ну и ладно!.. А знаете с этим джинджером хорошо бы миндального пирожного, а? Человек, миндального пирожного, живо!

Тот сверкнул фалдочками, звякнул балконною дверью и торопливо пробежал к буфету. Шершавый господин встал из-за стола, грозно кивнул головой лакею и направился было к выходу, да вдруг заметил Веркутова. Лицо его мгновенно осклабилось и от глаз во все стороны пошли сборки, точно с боков носа у него были стягивающие тесёмки. Он подошёл и протянул редактору руку.

— Трапезуете? — спросил он, радостно хихикая.

— Трапезую, — ответил Веркутов, даже не привстав.

— Верно с открытия?

— С открытия.

Тот собрал сборки, хихикнул, шлёпнул редактора по плечу, помялся на месте, посмотрел на Ракитина, внезапно вытащил из кармана часы с дыркой на верхней доске, посмотрел на них, забеспокоился и стал прощаться.

— Вот вам тоже сотрудник и вдобавок фельетонист в одной большой газете, — проговорил Веркутов, когда тот скрылся за дверью. — Смотрите какой общипанный, а между тем как все его боятся, как за ним ухаживают! Ездил он на открытие волжского моста корреспондентом, так ему чуть ни отдельный поезд на железных дорогах отводили. Боятся ужасно всяких обличений… Не выношу этих пошлостей! Я сам всегда еду по железным дорогам инкогнито.

Он это сказал так просто и искренне, как мог сказать разве император, путешествующий под чужим именем.

— И знаете что смешно, — продолжал он, — ведь он тщательно скрывает, что работает в моём издании. Больше того, если вы со стороны начнёте выспрашивать; а что, мол, вы работаете у Веркутова, он трижды отречётся от меня. А вот деньги берёт, не отрекается.

Ракитин погасил докуренную сигару. Ему лень было встать с места и в то же время хотелось поскорее добраться до постели. Если бы можно было лечь вот здесь на балконе, на открытом воздухе, он бы с радостью это сделал и тотчас же заснул бы в этом утреннем холодке под грохот катившихся экипажей.

— Когда же вы меня с ней познакомите? — спросил он, пересиливая дремоту.

— Да если хотите, завтра.

— Завтра? Где?

— Она будет у меня.

Ракитин поморщился. Но то чтоб ему не хотелось зайти к Веркутову, а просто ему не нравилась мысль: с какой стати милая розовая девочка поедет к этому козлу, что сидит тут, смакуя ликёр и тряся бородёнкой?

— Она обещала быть у вас?

— Да. Отец хотел её прислать, благодарить меня.

— За что?

— За то, что был на дебюте, обещал похвалить её.

— Да за что же тут благодарить?

Веркутов пожал плечами.

— Так всегда делается; эту моду они взяли с французских актрис, которые всегда благодарят рецензентов. Это глупо, но до известной степени располагает к актрисе.

— Даже к плохой?

— Даже к плохой. Ну, обойдёшь её в рецензии, скажешь вообще об исполнении; разве уж ошикают если со скандалом, так заметишь, что артистка местами провела роль неровно… Нельзя, батенька, в нашем журнальном механизме так всё одно за другое и цепляется: друг без друга не проживёшь.