Письмо к г-ну Виктору Чайковскому я приказала послать ему. Оказывается, что на Жмеринке живет такое лицо, а они па почте все письма к нему шлют сюда, в Браилов. Насчет приведения в исполнение нашего бюджета скажите мне, милый друг мой, совсем без церемонии, можете Вы обойтись до того .времени, когда Вы, бог даст, приедете в Симаки? Мне бы не хотелось посылать по почто, но только, пожалуйста, скажите, нисколько не стесняясь.

Что Ваш брат Ипполит уехал из Каменки? Это женатый и без детей? Где он служит?

Вы желаете знать мое мнение, милый друг мой, насчет тарифных изобретений железного канцлер а? Я их нисколько не боюсь и считаю, что они глупее его самого, хотя я вполне понимаю побуждение. Бисмарк - помещик и очень любит, очень няньчится с своим Ферзеном и хочет поднять доходность имений в Пруссии. Известно ли Вам, друг мой, что за границею вообще, кроме Англии, имения приносят не больше четырех процентов дохода? У моего зятя Беннигсена и его брата есть большой майорат, который они должны получить после смерти дяди, восьмидесятилетнего старика, в Ганновере и вблизи города Ганновера. Это отличное большое имение тысяч в триста талеров, которым всегда занимался старший из наследников, и оно приносит три и в редкий год четыре процента дохода. В числе наследников на это имение находится и Беннигсен, бывший председатель палаты депутатов Берлинского рейхстага и бывший вожак партии национал-либералов. Он друг и товарищ по университету Бисмарка и, как Вы видели, изменил своей партии pour seconder les projets de son ami [чтобы оказать содействие проектам своего друга]. Этот Беннигсен очень умный человек, но родные его не любят. Ганноверский старик, дядя, не любит за то, что он пошел служить в Пруссии, т. е. изменил своему законному королю ганноверскому. А этот старик-легитимист, он был министром у покойного ганноверского короля и по его низложении не хотел иметь никакого дела с прусским правительством, хотя его очень приглашали там на службу, но il lui garde rancune jusqu'a present [он до сих пор сердится на него], и мой зять также всегда водил дружбу с ганноверским королем. Мы жили однажды в Биарице, где был также и этот король, и мой зять все ходил к нему в гости, чем тот. бедный старик, был очень доволен. Фамилия Беннигсенов есть германская, именно, ганноверская, но прадед моего зятя был на русской службе генералом и за храбрость и отличие в 1812 г. получил русское графское достоинство. Поэтому русские Беннигсены- графы, а прусские нет, хотя этому старику, дяде, ганноверский король предоставлял титуловаться графом, но тот этим но пользовался.

Но это все entre parenthese [в скобках], а теперь я возвращаюсь к изобретениям Бисмарка и Либявскому порту. Замечание первою о безопасности для Пруссии Либавского порта весьма недальновидно, потому что Либавский порт есть русский порт, а не местный Либавский. Туда повезут хлеб все торговцы северной и средней полосы России, потому что Либавский порт имеет то огромное преимущество перед всеми русскими портами, что он никогда не замерзает и круглый год открыт для судов. Либавский порт может совсем убить торговлю Кенигсберга или, правильнее сказать, порт Пчилау. Тарифная же мера г-на Бисмарка будет иметь одно только печальное последствие, это вздорожание самого необходимого продукта для народа-хлеба, так что он с своею выдумкою относительно страны попадает носом в чернильницу, а для своего Ферзена или Фарцена отчасти достигнет цели.

Для России же, что касается хлебной торговли, я ничего не боюсь. Она всегда будет иметь сбыт по двум простым и ясным причинам: 1) Россия производит хлеба больше, чем потребляет, по малочисленности народонаселения, а 2) Западной Европе своего хлеба с каждым годом все больше и больше не хватает по многочисленности народонаселения. не пропорциональной относительно пространства земли. Следовательно, пусть Россия только старается побольше производить хлеба, а уж сбыт ему всегда будет, и как пункт отправления отлично удовлетворяет Либавский порт. Теперь, что касается выгод нашей дороги, то ей несомненно устройство порта принесет огромные выгоды, если он будет хорошо устроен, за что именно я очень боюсь, а чтобы объяснить Вам мой страх, необходимо изложить маленький технический вопрос. Либавский порт имеет необыкновенно сильное волнение, вследствие чего и не замерзает, но это же волнение для обеспечения как работ во время сооружения порта, так и стоянки судов впоследствии, требует устройства так называемого prequator'a или волнолома. Сооружение ото должно обойтись в два с половиной миллиона рублей, причем вся постройка порта обошлась бы казне в пять миллионов рублей. А так как наши правительственные деятели больше всего придерживаются системы подслуживаний и личных угождений, а не государственной пользы, то каждый министр и хлопочет больше всего о том, чтобы отличаться экономиею в своем министерстве. Поэтому министр путей сообщения Посьет и оставил постройку prequator'a вопросом, а разрешил только устройство порта без этого сооружения, с тем чтобы во время работ наблюдать, есть ли в нем необходимость или можно обойтись и без него. Так вот теперь Вы и понимаете, милый друг мой, в каком я постоянном страхе за работы, которые уже производятся, и за благоустройство порта, от которого зависит будущность нашей дороги. Работы в одну несчастную бурю может все разметать, а в порт никто ничего не повезет, если безопасность судов не будет обеспечена. Как жаль, что министр Посьет не управляющим у меня в Браилове; здесь так надо экономию загонять.

Что касается протекционизма, то я не поклонница ему. Я предпочитаю брать хорошее там, где оно есть, и это не удивительно. Кто так много занимается и постройкою и эксплуатациею железных дорог, как я, тот отрешится от протекционизма и лучше пожертвует будущими выгодами своей страны от развития фабричной промышленности для сбережения в настоящем голов, рук и ног пассажиров железных дорог. Надо Вам сказать, что правительство также в видах протекционизма обязывает нас, железнодорожных строителей и эксплуататоров, брать русские рельсы и русский подвижной состав, тогда как английские рельсы и берлинские локомотивы в десять раз лучше наших и дешевле много. Но еще теперь и у нас стали лучше работать эти предметы, а десять лет назад они были никуда не годны, так что их было опасно употреблять, а правительство требовало известный процент брать с русских заводов,- так с тех пор я и пришла к такому вкусу, чтобы брать хорошее там, где оно уже есть, а не там, где когда-нибудь может быть.

Боже мой, сколько я Вам наговорила, у Вас не хватит терпения все прочитать.

Напишите мне скорее, мой милый, бесценный друг, что в такой-то день Вы приезжаете в Симаки. Господи, как я буду рада!

Ах, было и забыла сказать Вам свою радость. У Саши сын родился 1 июня; имени его еще не знаю. А второе, что на днях Лида приедет сюда, возвращаясь из-за границы.

Насчет Данильченко Вы угадали, милый друг мой, что он приедет только в половине июня. Я очень рада, что великий князь так интересуется Вашими сочинениями. Данильченко написал мне об этом.

К сожалению, соединить сад с Мариенгаем совсем невозможно, потому что между ними лежит деревня, которую некуда убрать, а было бы это, конечно, очень хорошо.

До свидания, мой дорогой, несравненный друг. Всем сердцем горячо Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

1879 г. июня 2-6. Каменка.

2 июня.

Сестра продолжает беспокоить меня. Начала она пить воды и через четыре дня должна была остановиться. Ее начали терзать ужаснейшие мигрени. Оказывается, что вследствие малокровия она не может переносить вод. Больна она постоянно, ежедневно и ежечасно. То печень, то удушье, то мигрень, то боль в боку вследствие болезни, называемой “reins flоttants” [блуждающая почка], то дурнота, нервные припадки и т. д. Бог знает, чем все это кончится! Сюда приехала сестра моего зятя из Крыма и уговорила сестру решиться переехать месяца на два в Крым, в Ялту, где имеется в виду дача. Написали туда, и если дача свободна, то, вероятно, в июле совершится переселение в Крым. С какой охотой я отдал бы ей часть моего здоровья, которое в настоящее время находится, слава богу, в самом цветущем виде. Только бессонницей я немножко страдаю, как всегда летом.

Я получил от брата Анатолия сведения относительно дела о разводе. Поверенный известной особы, тот самый, который посещал его зимой, был у него. Брат говорил ему, что нельзя вести дело с женщиной, которая упорно отказывается понимать, об чем с ней говорят (она написала недавно Анатолию письмо, которое, по совершенно полному отсутствию человеческого смысла, превосходит все прежние ее писания) и сегодня не хочет того, что хотела вчера. Поверенный этот, почему-то скрывающий свое имя и адрес, обещал, что известная особа подчинится всем формальностям и будет говорить и делать по его наущению все, что потребуется. Брат находит этого господина почти столь же тупым и непонимающим, как его доверительница. Они пришли к тому результату, что дело начнется осенью. А покамест он передал просьбу известной особы об увеличении ее пенсии до разрешения дела. Я намерен отказать, ибо не следует потакать ее вымоганьям. Я, разумеется, сделаю со своей стороны все возможное, дабы добиться желанной цели, но почти уверен, что из всего этого опять ничего не выйдет.