Среда. 13 июня,

6 часов утра.

Еще очень рано, а я успел уже совершить прогулку. Утро великолепное, но будет очень жаркий день, потому что уже теперь жарко. На столе своем я нашел депешу, принесенную, вероятно, еще поздно вечером. Она от Юргенсона, который сообщает, что дело его с Бахметевым, директором придворной капеллы, выиграно. Я, вероятно, в свое время сообщал Вам, что вследствие распоряжения, сделанного по просьбе Бахметева, весной у Юргенсона конфисковали все экземпляры моей обедни . Дело в том, что капелла имеет привилегию сочинять церковную музыку и ради своих выгод, которые состоят в том, чтоб покупались исключительно произведения Бортнянского и Львова, принадлежащие ей, она ревниво оберегает эту привилегию. Петь в церквах и распространять в продаже дозволяется только сочинения, одобренные капеллой, а она ничего не одобряет, если не заплатишь большой взятки. Вот почему до сих пор никто из русских музыкантов не писал для церкви. Юргенсон решился напечатать мою литургию без одобрения капеллы, в том предположении, что если возникнет дело, то, вероятно, оно послужит к разъяснению совершенной несостоятельности бахметевской монополии. И вот после ареста издания он начал иск против Бахметева об удовлетворении его за убытки, претерпенные вследствие ареста, и теперь дело выиграно. Это важно не столько по отношению к моей литургии, которая, может быть, и не представляет особенных достоинств, а по отношению к торжеству принципа свободы сочинения духовной музыки. Я очень рад этому решению суда.

При этом письме я приложу Вам карточку мою, кажется, не особенно удачную. Она была снята два года тому назад в Москве. Теперь все участвовавшие в “Онегин е” просили дать им мои карточки. Так как я с тех пор ни разу не снимался, а теперь в Москве сняться было некогда, то я написал к Дьяговченке, чтобы в случае сохранения негатива он прислал мне дюжину. Не правда ли, что карточка неважная?

5 часов.

Ровно двадцать пять лет тому назад в этот день умерла мать моя. Это было первое сильное горе, испытанное мною. Смерть эта имела громадное влияние на весь оборот судьбы моей и всего моего семейства. Она умерла в полном расцвете лет, совершенно неожиданно, от холеры, осложнившейся другой болезнью. Каждая минута этого ужасного дня памятна мне, как будто это было вчера.

Получил письмо Ваше, мой добрый друг. Само собой разумеется, что я с величайшим удовольствием проведу август у Вас в гостях. Благодарю Вас за заботы о моем помещении. Ради бога, друг мой, не очень беспокойтесь о комфортабельности симакского домика. Я в этом отношении очень не избалован. Буду с нетерпением ожидать августа!

Над Каменкой уже несколько дней носятся тучи, и в ту минуту, как я Вам пишу, где-то далеко гремит, но дождя давно уже нет, и все грозовые тучи пролетают мимо. Между тем, это единственный якорь спасения. Только сильный ливень может помочь бедным свекловичным плантациям. Барометр не опускается, из чего следует, что опять ничего не будет. Ради утешения, пойду пешком в лес.

Очень жаль, что бедный Пахульский страдает глазами. Пожалуйста, милый мой друг, передайте ему мои пожелания поскорей поправиться. Я передал моему Алеше, что Вы были так добры поинтересоваться его занятиями, и он был невыразимо польщен этим. Он действительно необычайно хороший мальчик по сердцу и уму, и для меня большое счастье такой слуга. К сожалению, воинская повинность угрожает мне отнять его от меня надолго. Он очень усидчиво и прилежно занимается, чтобы выдержать экзамен на льготу.

Бедный Loulou! Жаль юношу, погибшего такой скверной смертью, да еще в жертву коварному Альбиону.

Читали ли Вы в “Вестнике Европы” начало повести Данилевского “Мирович”? Весьма недурно.

До свиданья, милый, дорогой друг.

Ваш П. Чайковский.

Р. S. Юлье Карловне нижайший поклон и Милочке поцелуй.

Браилов,

17 июня 1879 г.

1/2 9-го часа утра.

Милый, несравненный друг мой! Вчера вечером я получила Ваше письмо и Ваше дорогое изображение. Я нахожу фотографию очень недурною, главное, глаза Ваши, бесподобные глаза вышли вполне хорошо. Тысячу раз благодарю Вас, дорогой мой.

Как мне жаль бедного Льва Васильевича в его бедствиях с. свекловицею. Это действительно большое горе, но я надеюсь, что последнею бурею, дождем и холодом уничтожило этого отвратительного червяка; дай бог. Я ужасно боюсь, чтобы эти бедствия не перебрались к нам в Подольскую губернию.

А мне тоже явилась большая неприятность. Делают мне придирку за то, что управляющий поляк, тогда когда я знаю, что, например, у князя Кочубея в нашей же губернии управляющий и вся администрация поляки, и много где еще, и не знаю, за что их никто не тревожит, а мне запрещают, а это делает мне большое расстройство, потому что я не имею другого в виду. Вызываю опять Ивана Ивановича; не знаю, как дальше сделаю.

Лида еще здесь, но на днях уезжает. Она много поет мне, я советую ей побольше петь Ваших романсов, но аккомпанементы затрудняют ее. Сама она никогда не аккомпанирует себе, а муж, который исполняет эту должность, слишком плохой музыкант для Ваших аккомпанементов. Скажите, друг мой, не были ли Вы знакомы в Петербурге с Жуковскою, дочерью поэта Жуковского и бывшею фрейлиною императрицы, а потом женою вел. кн. Алексея Алек[сандровича]? Вы, вероятно, знаете, что ее развели с великим князем, а теперь она замужем за двоюродным братом моего зятя Левиса и живет в Дрездене. Теперь Лида, бывши в Дрездене, познакомилась с нею, и она спрашивала Лиду, не поет ли она Ваших романсов, и говорила, что она очень любит их. Мне всегда приятно это слышать...

Вчера приехал Данильченко, но я его еще не видела....

В “Вестнике Европы” я ничего не читала, потому что сама не могу читать из-за своей головы, а лектор мой болел глазами. Теперь ему лучше, но на воздух не может еще выходить, и читать не скоро можно будет. Его весьма трогает Ваша доброта к нему....

Я написала сегодня в Москву, чтобы мне выслали Вашу обедню, Меня также очень радует успех Юргенсона относительно Бахметева. Я терпеть не могу этих взяточников, рутинеров-тормазов. Буду ждать с нетерпением “Иоанны д'Арк”. Любимая книга Вашего друга, Милочки, есть, как она называет, “Album de Jeanne d'Arc”, т. е. то сочинение о ней, которое было у Вас во Флоренции. Она каждый день приходит в мой кабинет и смотрит эту книгу, всю с начала до конца.