Я не скажу, чтобы мне особенно было жалко Loulou, но я крайне возмущена поступком гостеприимной Англии. Это она продала этого несчастного юношу за дружбу принца Уэльского с Гамбеттою. Вообще Англия фатальна для Бонапартов, пора бы им понять это. Но бонапартисты не смущаются, устроили престолонаследие; Кассаньяк может продолжать свою бурную деятельность. А мне нравится его бесцеремонность, потому что, во-первых, я люблю энергию везде, а во-вторых, я не поклонница республики, а у него она не выходит из эпитета infаmе [гнусная.]. Это премило.

Я уже несколько дней никуда не езжу, потому что сильный ветер, а я его не выношу. Погода хмурится, похоже на дождь. До свидания, мой милый, бесценный друг. Всем сердцем безгранично любящая Вас

Н. ф.-Мекк.

[Каменка]

20 июня 1879 г.

Среда, 5 часов утра.

Сегодня, милый друг мой, я отправляюсь из Каменки и совершу мою поездку по следующей программе. Выезжаю сегодня вечером, завтра утром буду в Киеве. Проведу там весь день и приобрету разных нужных мне вещей, как-то: нотной бумаги, папирос, книг и т. п. Завтра же вечером по Курско-Киевской и после по Сумской линии съезжу в Сумы ив деревню к моему приятелю Кондратьеву. 1 июля или около этого приедет туда брат Анатолий, с которым вместе отправимся тотчас же в деревню, где живут Конради и Модест. Последняя поездка довольно затруднительна, так как придется ехать днем восемьдесят верст по степи. Решился же я побывать у Модеста теперь потому, что получил от него письмо, в тоне которого заметил хандру и горячее желание повидаться со мной. Бедный Модест! чем более и более он привязывается к своему воспитаннику, тем глубже и глубже обнаруживается полный разлад между ним и родителями Коли. Г-н Конради - человек дельный и умный, но в семействе является черствым эгоистом и деспотом, а также самодуром. Жена его- женщина очень пустая, неровная нравом, капризная и взбалмошная. Видимые отношения Модеста к ним обоим хорошие, но сойтись с ними он не может и очень тяготится положением своим в доме, дух и направление которого ему крайне антипатичны. По временам он падает духом и тоскует. Да и есть с чего? Ради нежной любви к своему ученику и чувства долга, ему надо еще много лет прожить в среде несимпатичной, а исхода никакого нет!

Проезжу я всего дней около пятнадцати и хочу полениться.

Я устал от работы, и нервы мои немножко расходились. Вообще я чувствую себя хорошо, но страдаю бессонницей, и по временам на меня находит то ощущение физического и нравственного утомления, доходящего до совершенного изнеможения, на которое я жаловался Вам прошлым летом. Но это чистейшие пустяки. Нужно только немножко рассеяться, отдохнуть и собраться с силами. Теперь у меня готовы два полных действия оперы и притом самые большие.

Если Вы в следующее воскресенье будете совсем здоровы и вздумаете обрадовать меня письмом своим, то попрошу Вас, дорогой друг, адресовать так: Сумская линия, станция Сыроватка, Николаю Дмитриевичу Кондратьеву, для передачи П. Ч.

По этому поводу скажу Вам еще раз, что уж говорил несколько раз прежде. Ради бога, милый и добрый друг мой, не делайте над собой никакого насилия ради поддержания пашей корреспонденции. В прошедшем письме Вы сообщили мне, что с большим трудом написали мне письмо вследствие головной боли. Мне очень тяжело думать, что Вы из-за меня усугубили свои страдания. Убедительнейше прошу Вас писать мне только тогда, когда Вы совсем здоровы, когда это нисколько не затруднительно для Вас. Я могу ждать сколько угодно, лишь бы мне знать, что все у Вас благополучно, а об этом можно, в случае большого антракта между двумя письмами, телеграфировать. Мне и в голову никогда не приходит ожидать, чтоб на каждое письмо мое Вы непременно тотчас же ответили мне! Ведь если я пишу Вам аккуратно, то это потому, что не страдаю, как Вы, частыми мигренями и что для меня писать Вам не только всегда приятно, но и всегда легко. Вовсе или очень подолгу не получать Ваших писем было бы для меня ничем не вознаградимым лишением, но на частые письма от Вас я не могу и не хочу рассчитывать, ибо знаю очень хорошо. как должна быть огромна Ваша корреспонденция и деловая и семейная, а Вы между тем так часто страдаете мигренями.

7 часов утра.

Мне принесли сейчас письмо Ваше. Радуюсь, что все у Вас благополучно, но сокрушаюсь по поводу неприятностей, причиняемых Вам за Тарашкевича. Это возмутительно глупо. Я еще допускаю, что, например, в Киевской губернии запрещено полякам приобретать недвижимую собственность. Но какой смысл в том, чтоб в Подольской губернии поляку нельзя было управлять имением? Это уж прямо отзывается притеснением.

С Жуковской я незнаком и никогда ее не видел, но слышал о ней.

Червяк начинает исчезать с бураков, но вреда наделал много. Вообще в нынешнем году свекловица будет плохая. В некоторых экономиях плантации имеют самый жалкий вид, так как сначала их ел жук, потом пришлось пересеять, потом опять жук ел и этот пересев, потом засуха, наконец червяк. Слава богу, буря с ливнем, бывшая на прошлой неделе, оказала на все поля самое благодетельное влияние.

Я получил на днях из-за границы три письма с приятными известиями по поводу моих сочинений. Бюлов играл мой концерт на фестивале в Висбадене и в Лондоне . Фитценгаген имел на Висбаденском фестивале большой успех с моими вариациями . Третье же письмо от Colonn'a, капельмейстера концертов в Chatelet. Письмо необыкновенно для меня лестное, милое и полное симпатии к моей музыке, которую он хочет энергически пропагандировать, несмотря на слабый успех “Бури”.

Но что меня невыразимо радует, так это то, что я узнал из газеты “Киевлянин”, что там в университетской церкви несколько раз пелась моя полная литургия. А я ведь думал, что, пожалуй, она обречена на вечное игнорированье!

Как мне жаль, что Вы принуждены обходиться без чтения. От души желаю Пахульскому скорейшего выздоровления. Вас и Юлию Карловну благодарю от души за “Русскую старину”.

Будьте здоровы, милый друг мой!

Беспредельно любящий Вас

П. Чайковский.

Браилов,

24 июня 1879 г.

Мне очень скучно, что Вы уехали из Каменки, мой милый, бесценный друг, да еще и так далеко, да и к людям, которые мне совсем несимпатичны. Г. Кондратьев, должно быть, по меньшей мере, бабоват, когда советовал Вам в материальном трудном положении молиться богу? Это уже бабье отношение к делу. Вам, вероятно, друг мой, известен анекдот, как одной старушке-даме советовали купить пятипроцентный билет с выигрышами, и она отвечала: “и на что там билет; когда бог захочет, так и без билета выиграешь”. Ну, а ведь мужчина должен знать, что из небесной канцелярии ни выигрышей, ни пособий не посылают. Господ Конради я не люблю за Модеста Ильича. То ли дело в Каменке-там одна Александра Ильинишна чего стоит, а если обставить ее такими милыми существами, как ее дети, такими благородными личностями, как ее братья, муж, то получается такая прелестная картина, на которую любуешься и глазами и сердцем. Какой очаровательный ансамбль, какая прелестная группировка. Такое семейство-благо для человека, который много ошибался, много разочаровывался в жизни: на такой картине успокаивается больное сердце, раздраженное воображение...

Несказанно радуют меня успехи Вашей музыки за границею, милый друг мой, и очень я люблю этого Colonn'a за то, что он ценит Вашу музыку. Пошлите Бюлову и ему по экземпляру Вашего “Онегина” и из Ваших сочинений посвятите что-нибудь Колонну. Знаете, эти иностранцы ужасно чувствительны к таким внешним выражениям, и такое сочинение должно быть оркестровое, для того чтобы каждый из артистов его оркестра видел, что это ему посвящено. Это будет доставлять ему огромное удовольствие, а он хороший человек. Бюлову Вы посвятите Ваш фортепианный концерт, a Colonn'y надо оркестровую пьесу.