Сейчас пришел пешком из ближайшего леса. Грибов собралось порядочно, и завтра утром я посылаю Вам целую корзину.

Письмо, о котором Вы предположили, что оно от Анатолия, не от него, а от Кондратьева.

Я, как и Вы, друг мой, бесконечно наслаждаюсь чудными ночами и долго, долго сижу на балконе или хожу около дома. Я вчера именно думал о том, что Вы катались на лодке. Сегодня и я покатаюсь.

Я могу сказать без всякого преувеличения, что я по чутью, по выражению лиц именно так себе и представлял характеры Ваших правоведов, как Вы их описываете. Хотя личность Коли очень интересна и тоже в своем роде симпатична, но Саша решительно становится моим любимцем, и после прелестного портрета, который Вы мне нарисовали, я почувствовал к нему особенную нежность!

Воскресенье.

Сегодня ходил пешком в Тартаки, туда и назад; переезжал в лодке только на противоположный берег. Как мне стыдно перед этим моим прежним любимцем зато, что я изменил ему. Нет! остаюсь верен Тартакам.Удивительно хорошо было сегодня!

Провел очень приятно время с Пахульским. По поводу его музыки попрошу Вас, друг мой, настаивать, чтоб он занялся игрой на фортепиано. Это имеет для него огромное значение.

До свидания! Безгранично любящий и благодарный

П. Чайковский.

Браилов,

19 августа 1879 г.

Воскресенье, 8 часов утра.

....Вчера по возвращении с прогулки я посадила Ген[риха] Пахульского играть нам Вашу баркароллу. Что это за прелесть, сколько поэзии, какая нежность мечты-очаровательно!.. Потом он играл этюд Листа, очень блестящий, но я не люблю Листа; он не музы кант, а пианист. Играл из Kreislerian'ы Шумана два номера, ну, это, в особенности пятый номер, уж и сказать нельзя,-можно только слушать и слушать... Как идет Ваша работа, дорогой друг мой?

Вчера я с особенным чувством смотрела на Симакский домик и сердцем проникала в него,-была с Вами, бесценный друг мой.

Сегодня мои мальчики уехали на охоту, и я думаю, что утром мы никуда не поедем, а быть может, вечером на скалу.

День моего отъезда еще не назначен, Я хотела бы уехать около 5 сентября, но может случиться, что дела меня задержат до половины сентября....

До свидания, мой милый сердечный друг. Всем сердцем Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

1879 г. августа 19. Браилов.

Воскресенье.

1/2 10-го утра.

Только что я окончила свое письмо к Вам, как получила Вашу посылку, превосходные грибы, за которые тысячу раз благодарю Вас. мой дорогой, милый Петр Ильич. Это удивительно, как Вы умеете находить белые грибы. Мои барышни во всех лесах ходят собирать их, ищут очень усердно и втроем изредка едва найдут один гриб и уж тогда бывают в восторге.

Ваш Алеша какой набожный, это хорошо. Мои младшие девочки и мальчики также каждое воскресенье бывают у обедни в монастыре, и сейчас Милочка прибежала за деньгами в кошелек класть. У нас предполагается также постройка русской церкви. Я, сколько могу, стараюсь помочь атому делу, мне хочется, чтобы православная церковь не уступала католической....

Отчего Ваш Алеша не приезжает в Браилов в гости к своим знакомым, ведь он до четырех часов у Вас свободен, Петр Ильич?

Еще раз благодарю Вас, дорогой мой, за Ваше милое внимание.

Ваша Н. ф.-Мекк.

1879 г. августа 21-23. Сиамаки.

21 августа.

Сегодняшняя поездка в лес у пасеки ознаменовалась тем, что, отправившись один бродить по лесу, я заблудился. К несчастию, со мной не было pince nez, так что когда я вышел в поле, то не мог осмотреться и решить, по какому направлению идти. Очень долго кричал с невероятным напряжением до тех пор, пока Ефим не услышал и не направился в мою сторону.

Весь день посвятил сюите, т. е. тому маленькому номеру, который должен посредством трехдольного ритма спасти все сочинение от ритмического однообразия. Сюита теперь много выиграла! Что касается оперы, то мне осталось еще немало работы, но все трудное уже свалено с плеч, и я начинаю уже предвкушать предстоящее счастье окончания этой египетской работы.

Что за дни стоят чудные!

22 августа.

Испытал сегодня довольно раздражившее меня недоумение. Нужно Вам сказать, что фортепианное переложение первых двух актов оперы взял на себя некто г. Мессер в Москве. Так как он с величайшей охотой и старательностью работал и так как музыкант он по репутации хороший, то я и был совершенно покоен. Между тем он прислал мне на просмотр первое действие, которое я и получил в день выезда из Каменки, но до сих пор не имел времени рассмотреть. Сегодня утром стал рассматривать, и, к удивлению моему, оказалось, что переложение до такой степени слабо, бездарно, неумело, что мне придется переделывать почти каждый такт. Это очень досадно! Правда, что. этого рода работа очень нелегка и требует не только знания и понимания, но даже и таланта. Но всего этого я мог ожидать, судя по компетентным отзывам, от г. Мессера. Между тем оказывается, что ему сильно недостает всех вышеупомянутых качеств. Надеюсь, что переложение третьего акта, которое я поручил Котеку, будет удачнее, хотя он сильно затрудняется и беспрестанно требует письменных разъяснений, но я не сомневаюсь, что работа будет по меньшей мере порядочная. Что касается четвертого действия, то я его сделал сам. Вчера вечером я занимался сверх программы и так удачно, что новую часть сюиты в один день положил на оркестр и переложил на фортепиано, а сегодня все это уже стремится в почтовом вагоне в Москву.

Утром погода хмурилась, но под вечер сделалось ясно, и я пошел пешком в ближайший лес. Был довольно неприятный ветер, но в лесу было чудно. Проходил два часа.

Получил известие о том, что сестра благополучно доехала до Петербурга. Зато из Каменки неприятное известие: Юрий опять заболел дизентерией. Бедная Таня провела несколько бессонных ночей и пролила много слез. Но есть уже значительное улучшение. Модест ужасно хандрит и ждет меня. Отсюда я поеду прямо к нему, потом в Петербург, где столь же нетерпеливо ожидает меня Анатолий. В Москве меня тоже ждет Юргенсон для переговоров о печатании оперы и для целой массы ожидающих меня корректур. А мне, признаться сказать, так еще не хочется думать об отъезде из милого, несравненного убежища моего.