Йонков не спеша удалялся от своих ворот, праздничный шум затихал у него за спиной, застревая в переплетении листьев и веток, слышались только громкие звуки мадьярского аккордеона. Его окружили голоса позднего вечера — стрекот усталых осенних кузнечиков, кваканье лягушек в ивняке, жужжание гусеничного трактора, утюжившего при свете фар площадку для очередной дачи…

Он подошел к участку Руси Русева. Среди черноты виноградных лоз мутно белели ряды бетонных кольев. Слабый ветерок проникал сквозь нити протянутой проволоки, и к шелестенью листьев примешивался металлический звон.

Идти дальше или повернуть назад? Его бы воля — он бы спустился к самому городу и вернулся через несколько часов, когда вся эта гульба окончится, потому что в глубине души он терпеть не мог такие празднества. На кой черт целую неделю бегать, суетиться, притаскивать жратву и выпивку, если самому некогда проглотить кусок или спокойно выпить рюмку? И для чего пришли сюда все эти люди — чтобы рассказать про что-то свое и без охоты выслушать другого?.. Так и будут чесать языки до середины ночи, пока не подчистят все с тарелок и не вылакают все вино, а потом пойдут со двора и сразу же, по дороге к дому, примутся оговаривать его дачу, участок, деньги… Больше всего деньги… Откуда у него столько, во что ему обошлось строительство, сколько у него осталось… Можно подумать, что он ограбил банк… Или выиграл в лотерею. Каждый к тебе в карман заглядывает, а нет того, чтоб прийти на станцию обслуживания да поглядеть, сколько машин проходит за день через твои руки, как тебя скрючило, оттого что стоишь согнутый, копаешься в их грязных двигателях… День за днем, с утра до вечера!.. Под ногтями у тебя тавот и масло, сядешь есть — хлеб не хлебом пахнет, а бензином и соляркой, даже во сне, ночью, в башке стучит и трещит, как в двигателе внутреннего сгорания. Но этого никто в расчет не берет либо делают вид, будто не замечают…

Он увидел поверх пушистых макушек кустарника силуэт человека и позвал сына, но услышал в ответ чужой голос. Потом зажегся карманный фонарик.

Перед ним был не Фео, а Дочо Булгуров.

— Я это, сосед, я! — сказал Булгуров. — К вам направляюсь. И жена со мной, и малыш… Запоздали малость, жена потому что завозилась с лютеницей и… Вон уж позднотища какая… У вас музыка давно играет…

Фонарик бросал на дорогу желтые круги, и Булгуров ступал по ним, точно по плитам мостовой — сухим, устойчивым, надежным. Он подошел ближе, весь окутанный сладковатым облаком, которое так и следовало за ним от самой печи.

— Вы не опоздали, — успокоил его Йонков, — народ только собирается. А призывник наш куда-то запропастился, как бы не пришлось провожать его заочно.

— Что значит запропастился? — не понял Булгуров. — Не может он никуда запропаститься…

— Весь день где-то пропадает… Видать, с дружками никак расстаться не может.

— Какие там дружки, сосед! — внезапно оживился Булгуров, и в темноте раздался его дробный смешок. — Помяни мое слово, баба тут замешана… А не дружки!

— За нами такое еще не водится, — возразил Йонко. — Мы бабами не интересуемся…

— Нынче другие порядки, не как раньше… Нынче, хочешь — не хочешь, бабы тебя в покое не оставят… Если какая положит на тебя глаз — не отвертишься…

Йонков почувствовал, что разговор становится ему неприятен — так же как и тогда, с Лазаровым, возле орешника. Он решил повернуть назад — единственный способ отвязаться от этого человека, более опасного, чем даже теперешние настырные бабы. Но было уже поздно.

— У нас с тобой сыновья, так что еще хлебнем горя… Оглянуться не успеем, как приведут в дом какую-нибудь соплячку, и — глядь! — ты уже свекор… Я напоследок, знаешь, очень над этим вопросом задумываюсь…

Он только прошлой осенью усыновил своего Пламена, а уже думал о том, как он станет свекром.

— Ничего страшного, — сказал Йонков, — что будет, то будет!

На дорожке послышался женский голос и шаги бегущего вприпрыжку ребенка.

— Скорее вы! — крикнул Булгуров, наставляя на них фонарик. — Нашли?

— Нашли, — ответила жена.

— Я их послал назад, за квитанционной книжкой, — объяснил он Йонкову. — Членские взносы заодно соберу.

— Сейчас? — удивился Йонко. — В другой раз не лучше будет?

— Когда в другой, сосед?.. Когда я еще застану столько народу сразу?.. Да ты не волнуйся, я вашему празднику не помешаю… В таких случаях люди быстро выкладывают денежки и продолжают гулять… Я этот фокус на свадьбе у Кынчевых испробовал, верное дело…

Булгуров взял у жены квитанционную книжку, ловко, как бывалый картежник, пролистнул пальцем страницы, и ночь наполнилась запахом копирки и шелестом бумаги — словно бабочка захлопала крыльями.

— Смотри, Наташа, тут он уже большой, в костюме, при галстуке… Должно быть, на выпускном вечере… До чего ж похож на мать!

— Вылитая Стефка! — подтвердила Пенчева.

— Минутку! — сказал Лазар Лазаров и потянулся к альбому. — Да, да… Глаза, нос… брови…

— У сыновей вообще сходство чаще всего с матерью… — вставил Дочо Булгуров. — Я и раньше замечал…

Он уже собрал членские взносы, убрал книжку, только ручка еще торчала из верхнего кармашка пиджака.

— Все продумано, чему как быть, — вступил в разговор Знакомый Пенчевых. — Вот, например, почему низкорослым мужчинам нравятся высокие женщины и наоборот?.. Что получилось бы, если б низкорослые женились только на низкорослых? Получилось бы полное вырождение… Выходит, существует какая-то высшая сила, которая поддерживает равновесие. Одни называют ее природой, другие — богом, а я считаю — это одно и то же…