Так произошло и сейчас, под взглядом Михайловой.

— Приглашают дамы, товарищ Недев!

Она стояла возле него, поправляя пояс, губы ее вздрагивали от хрипловатого, грешного смеха.

Прятаться в тайник было поздно, и, пытаясь отклонить приглашение, он шутливым тоном осведомился, нельзя ли дать себе отвод.

Весь стол единодушно ответил, что самоотвод не принимается.

— Разве такой женщине отказывают, брат ты мой! — воскликнул Дило Дилов. — На том свете будешь локти себе кусать!

Он перешагнул рубеж, после которого все люди на земле — братья.

— Ну, раз народ требует… — проговорил Недев. — Приступим!

Михайлова, покачивая бедрами, шла чуть впереди него. На ней была полосатая, желтая с зеленым, юбка модного покроя «банан», спадавшая широкими складками до полу, так что даже кончиков туфель не было видно. Только бедра напоминали о том, что под банановой кожурой есть и живая сердцевина.

Она остановилась, поджидая его, подняла руку и положила ему на плечо.

Недю Недев заметил темную ямку под мышкой, такую же теплую и уютную, как темнота под ореховым столом, покрытым скатертью, вновь ощутил шевеление тех таинственных сил природы, понял, что ему их не перебороть, что пора сдаться, нырнуть в манящую бездонную темноту. И он сдался.

— Хороша бабенка, крепенькая! — произнес Дочо Булгуров, не сводя с танцующей Михайловой глаз. — На Сьюзен Хемпшир смахивает, только у той волосы посветлее.

Он смотрел по телевизору «Форсайтов» и запомнил имена исполнителей.

— Когда я работал на «Петре Златарове», — подхватил разговор Знакомый Пенчевых, — у нас в шлифовальном была кассирша, которая раз в месяц удерживала взносы за страховку. А однажды взяла да на эти взносы купила себе телевизор «Фракия», ей посоветовали эту марку, но он через неделю сломался…

Никто не мог понять, при чем тут кассирша из шлифовального. Должно быть, он вдруг уловил сходство между нею и Михайловой, а может, упоминание о телефильме про Форсайтов напомнило ему случай с телевизором, купленным на незаконные средства. Осталось неразгаданным и имя «Петр Златаров». Только Лазаров понял, что речь идет о названии промышленного предприятия, но ему некогда было объяснять это остальным — он уже подсел к молоденькой Диловой, умиравшей от желания узнать, как прошел экзамен у Карева.

— Я уж думал было бросать это дело, — говорил Лазаров. — Заочное с очным ведь не сравнить… Плюс к тому, думаю, у меня и теперь инженерная должность, еще лет десять стажа набрать, как-нибудь продержусь до пенсии… Для чего себя истязать?.. Стою в коридоре, раздумываю, вдруг дверь распахивается, и Карев застает меня врасплох: идете или не идете?.. Гамлетовский вопрос!

— И вы пошли? — Дилова проявила нетерпение.

— А ты как думаешь? — сказал заочник. — Разве я выгляжу трусом?

Она посмотрела на его потертый берет, надетый, вероятно, для того, чтобы спрятать плешь, на его широкое, одутловатое лицо со следами юношеских прыщей и подумала, что раньше она иначе представляла себе храбрецов…

Пенчев разглядывал дом Йонковых, когда вдруг почувствовал, что чье-то колено прижимается к его. Сначала он радостно вздрогнул, но потом догадался, что это колено Пенчевой, и не шевельнулся. Только спросил:

— Что тебе?

— Давай! — шепнула Пенчева.

— Спокойно! — сказал он. — Не спеши!

— Я готова.

— Не рвись в бой… Погляжу я, что с тобой будет через полчасика.

Она негромко хихикнула ему в ухо:

— Сегодня жди сюрпризов… Ты меня просто не узнаешь… Я придумала новые ходы…

— Да ладно, ладно… — лениво протянул он. Его уже стало раздражать пристрастие жены к бриджу. Она выучилась недавно и, как всякий начинающий, вообразила, что пришел ее черед совершить переворот в комбинациях из тридцати двух карт. «Зачем вам мотаться в Монте-Карло, — говорил он теперь приятелям, — приходите к нам…» И действительно, до середины ночи у них в доме шелестели карты, в глазах Пенчевой горел синеватый спиритический огонек, ловкие женские руки, которые прежде держали только спицы и кухонный нож, теперь делали неожиданные ходы или решительно бросали карты: «Пас!» Однажды под утро, когда за окном еще было темно, она разбудила мужа словами, которые он долго не мог взять в толк: «Если у меня на руках четыре девятки и три козыря, могу я остаться без взятки?» «Что, что?» — спросил он, глядя на мглистые квадраты окна в надежде, что появится хоть один лучик и разгонит мглу и у него в голове. С тех пор он понял, что надо устраивать перерывы в карточных бдениях, если он хочет, чтобы в доме у него и впредь была хорошая жена, исправная хозяйка и заботливая мать. Он и на проводы призывника ее привел, потому что опасался; если они останутся дома с человеком в клетчатом пиджаке, приехавшим к ним погостить, то до утра просидят за картами.

Пенчо Пенчев снова обратил взгляд к дому Йонковых и, чтобы отвлечь жену, спросил:

— Как тебе эта штукатурка?

Она тоже поглядела в ту сторону и сказала, что ей нравится, белое всегда в моде и наверняка обошлось в два раза дешевле, чем у них…

— Ничего ты не смыслишь! — Он не дал ей договорить и отошел от стола, пока не разгорелась ссора. И стакан тоже захватил с собой.

Подойдя к белой стене дома, он провел рукой по ее шероховатой поверхности.

— Чего ты ее гладишь, сосед? — спросил Свояк, проходивший мимо с кувшином вина в руках. — Беленькая, как венгерочка!.. Не знаю, бывал ли ты когда в Секешфехерваре, а я, помню, приехал, гляжу: бабы все белые, гладкие, глаз не отведешь…