–  Идут - тревожно говорил Печерун.

К покоям ступили дружинники. Усатый страж - бледный, аж зеленый - подступил к кровати, протянул царю серебряный бокал, в котором спаривала багряная жидкость.

–  Имеешь, царь, кровь Зорулину - глухо говорил он.

–  Отдай ей - напугано вскрикнул царь.

–  Давай сюда - сказала ведьма – а теперь, царь, еще одно.

–  Чего тебе еще?

–  Надо еще крови родной.

–  Что ты плетешь?
– помертвелыми устами пробормотал царь.

–  То, что слышал. Дай мне еще крови дочки твоей.

–  О Перун! Ты помешалась?

–  Поздно стонать. Ты избрал бессмертие. Пролилась кровь. Остановишься - упадет на тебя и ты умрешь наглой смертью.

– И нельзя иначе?
– простонал Горевей.

–  Можно - насмешливо ответила ведьма, подняв над огнем бокал с кровью. Ручеек полился в горшок, красный пар окутал бабу - Есть другой путь, царь. Ты умрешь, будет жить дочка, станет царицей.

–  Я хочу жить - бормотал Горевей - Хочу увидеть, как царство мое овладеет всей землей.

–  Спеши же. Время темной силы проходит. Скоро запоют первые петухи, и тогда будет поздно. Ты сгинешь.

–  Думай о судьбе царства - шепнул Печерун.

–  Делай, что она сказала - всхлипнул царь.
– Боже, что я делаю?

Советник дал знак воинам, вывел их за двери. Ведьма успокаивающе коснулась царева плеча.

–  Не страшись, царь. Бессмертный не ведает жалости.

Ползли тягучие, давящие минуты. Колдовской огонек рдел едкой мглой, пьянил душу. Тревожно суетился у дверей советник, выглядел в сени, прислушивался. Наконец в покои вошли дружинники, подали ведьме еще один бокал. Баба слила кровь из обоих сосудов в один горшок, хлюпнула на огонь. Костер кроваво запламенел.

–  Что она говорила? – помертвевшим голосом спросил царь.

–  Спала - уныло ответил дружинник.

–  Спала - прошептал Горевей, безумно оглядываясь.
– Ведьма, ты скоро?

–  Питье готово!
– Ведьма подала бокал - Пей, царь!

–  Ужасный напиток - прошептал Горевей, держа сосуд в дрожащих руках.
– И я хотел этого. Отныне нет у меня жалости. Я убил самое дорогое. Теперь все можно! Ха-ха! Все можно. Жгуч твой напиток, ведьма! Ух, жгуч!

Он выпил бокал единым духом, отбросил прочь и ухватился за грудь.

–  Свет затуманило! Я умираю. Где я? Что со мной? До-о-о-ченькааа….

Он упал на кровать, вытянулся и замер. Печерун подступил к царю, заглянул в лицо, неуверенно спросил:

–  Спит или что?

–  Спит и не спит - ответила ведьма, собирая утварь в сумку - он бессмертен. Так и будет жить сто веков. Но что тебе до того? Зови людей. Объяви: царь стал богом. А советник - царем!

–  Хорошо сказала - судорожно улыбнулся Печерун, и его глаза надменно заблестели.
– Советник - царем! Слышали, воины? Завтра собрать к башне весь Витич. Царь наш отныне бессмертный. Я объявлю его волю!

–  А тела?
– отозвался усатый дружинник, как-то странно посматривая на советника - Куда девать зарезанные тела?

–  Ну, ты… зарезаны - недовольно пробурчал Печерун - меньше болтайте. Чтобы ни слова. Отныне станете воеводами. Всего вдоволь. Поняли?

–  Поняли - переглянувшись, ответили воины.

–  А тела? В Славуту, рыбам на пищу. Разве впервые?

Мертвец на престоле

Оставшись наедине с ведьмой, Печерун почувствовал себя неуверенно. Поднес к кровати факел, долго всматривался в желтое лицо царя. Стеклянные глаза владыки смотрели грозно и страшно. Советник отвернулся, уткнул держало факела в отверстие у дверей, глянул на бабу:

–  Ну, что я тебе виноват?

–  Немало - ответила ведьма, и в голосе ее слышался затаенный смех - Теперь ты, Печерун, мой извечный должник.

–  Не хочу!
– вскрикнул советник.
– Говори сразу, сколько привезти сокровищ, куда?

–  Хочешь избавиться от воспоминаний?
– похохотала ведьма.
– Не избавишься, голубое, ой нет! Ха-ха-ха! Держись, Печерун, за престол царский, держись крепко, потому что он очень жгуч! Ха-ха-ха!

–  Что ты мелешь? Говори, что тебе дать?
– испугано говорил Печерун.

–  Сама появлюсь, когда надо будет. Счастливо оставаться, советник, то бишь уже, царь! Ха-ха-ха!

Покой осияла зарница, ослепив Печеруна, холодный вихрь сыпнул в лицо горсть града. Когда разлепил глаза, ведьмы уже не было. Печерун кинулся к дверям, позвал стражу. Никого. В переходах завывал пронзительный ветер, расшатывал чадящие огоньки факелов. Жутко стало советнику. Он побежал вниз, разбудил сына. Мечик что-то спросонья бормотал.

–  Вставай!
– кричал отец - Клич стражу!