вот никак не может достать. Точно так же, как и аккумулятора. Я его успокоил: постараюсь

положение исправить.

И по возвращению в Ашхабад уже несколько месяцев занимаюсь этой проблемой – и все без

толку. С какой стороны не пробую зайти – везде горят «стопы». А качать права – мол, работаю в

обкоме партии – не в моем характере. И вот как-то пожаловался на ситуацию, в которой очутился

(на Украине-то шины и аккумулятор ждали с нетерпением), своему близкому друг, собственному

корреспонденту «Комсомольской правды» Саше Бушеву. Тот, оценив все шансы «за» и ««, сориентировался мгновенно.

– Я тебя выручу!

– Правда?! – обрадовался я. – Каким образом? У тебя есть надежные знакомые, сидящие на

мотоциклетном дефиците?

– Нет! Да и не стал бы я к ним обращаться. Чтобы не попасть в зависимость. Все оформим

официально.

– Как?! – еще пуще удивился я.

– А так! Бери бумагу и ручку, будем сочинять черновик письма, которое я потом отправлю в верхи

на бланке «Комсомолки» и со своей подписью.

В письме мы написали, что газета «Комсомольская правда» проводит в Туркмении некий конкурс

на знание правил дорожного движения и просит для поощрения будущих победителей выделить

несколько шин для мотоцикла и пару аккумуляторов. Финт сработал. Уже через три недели я

отправил Толику на Украину обещанное. Благодаря находчивости Саши Бушева сохранив реноме

человека слова.

***

Человек, который дураку пытается доказать, что тот дурак, дурак в квадрате.

***

Первый секретарь обкома В. Чертищев взял меня – заместителя заведующего отделом пропаганды

и агитации – с собой в поездку по области. Пора горячая – уборка хлопка, вот и захотел, так

сказать, проверить очередного своего кадра (до этого он ездил с другими) в деле. Я же решил: это

прекрасный момент показать себя так, чтобы меня отправили назад в газету.

Куда бы мы ни приезжали, Владимир Сергеевич, несмотря на адскую жару, бросался в гущу

событий. А я… преспокойно отправлялся в ближайшую тень. И ни гу-гу. Так было в Каахка, Теджене, Серахсе.

Кстати, на последний харман мы приехали после 24.00. Я, несмотря на то, что весь день

откровенно сачковал, буквально валился от усталости с ног. И голоден был, как собака. Мы ведь

имели в желудках лишь то, что забросили туда ранним утром дома.

Народ, естественно, засуетился. Последовала команда резать барашка. К моему удивлению и

разочарованию, Чертищев делать это запретил:

– Не нужно никого будить! Люди устали, пусть спят.

– Но вы же голодны! – робко возразил бригадир.

– Не так уж и голодны! Правда, Николай?! – обратился ко мне за поддержкой первый секретарь.

– Да уж…, – неопределенно ответил я.

– Извините, – сказал бригадир, – но, как нарочно, у нас сегодня даже шурпы с пловом не

осталось….

– Не страшно! Чурек есть?

– Есть!

– Несите сюда. Надеюсь и арбузы на бахче имеются?

– А как же!

– Несите парочку!

Так мы и ужинали: хлеб с арбузом. Не знаю, но мне почему-то показалось, что подобный аскетизм

народу не понравился. У туркмен о башлыке (начальнике – Авт.) стереотип сложился

совершенной иной. И доброту Чертищева аульчане, скорее всего, восприняли за слабость. И в их

глазах первый секретарь остался как бы не совсем настоящим.

Что касается вашего покорного слуги, то и после этой поездки в обкоме меня оставили. Никак не

могу взять в толк: зачем партии нужен такой безынициативный работник?!

1987 год

Инструктор Володя Чеботарев, придя на работу в обком, с возмущением рассказывал, что возле

дома по утрам начали продавать молоко для номенклатуры. Подошла какая-то женщина и просила

отпустить и ей «чиновничьего продукта», поскольку у нее болен ребенок. Представьте себе, не

дали!

***

«Чиновник? Ату его!» – примерно так можно охарактеризовать отношение большинства к

персоналу присутственных мест, настойчиво формируемое средствами массовой информации.