Оборачиваюсь: в этом городе ведь впервые, не знаю никого. Позади – улыбающаяся пара: майор с

капитаншей. Естественно, в сопровождении местного полковника. Приехали заселяться.

Делать нечего – объясняю свою нелепую ситуацию. И снова мне кажется, что процент недоверия у

моих попутчиков растет. А у меня надежда в столь позднее время – только на них. Наконец они, пошептавшись, решаются: полковник просит администратора поселить по их броне и под его

ответственность. Я премного благодарен, о чем и спешу им сообщить.

Утром добираюсь в новое здание обкома, иду к секретарю по промышленности и транспорту. Во-

первых, чтобы получить комментарий по строительным делам и, во-вторых, чтобы он дал команду

в аэропорт отправить меня без документов (ехать назад снова поездом у меня нет ни малейшего

желания!). Он верит мне на слово, что тот, кем называюсь (я предлагал набрать по «вертушке»

моего главного редактора. Который подтвердил бы, что я есть я). При мне куда-то звонит, просит

отправить (звучит моя фамилия) ближайшим рейсом в Ашхабад. Говорит, к кому там обратиться.

Записываю комментарий и отправляюсь в аэропорт.

Дверь в кабинет с вышеуказанной мне фамилией закрыта. Нервно жду. Время, как назло, идет

очень быстро. А моей палочки-выручалочки все нет. Уже объявляют посадку. Я – в легкой панике.

Оставаться еще в Чарджоу – никакого желания. Оно одно – быстрее бы отсюда убраться. Наконец

имярек появляется. Я называю ему свою фамилию и вижу, что. Ничего не понимающий взгляд.

– Вам из обкома от Сапожкова звонили!

– Никто мне не звонил! Впервые слышу, что кого-то нужно отправить без документов!

Я готов взорвать не только обком, но и весь город! Ведь самолет вот-вот взлетит. Да и вообще в

нем сможет не оказаться места – не посадят же меня на колени к пилоту.

– Давайте звонить секретарю! – говорю я. – Только, пожалуйста, побыстрее.

Набираем номер – трубку никто не поднимает.

– Вы знаете номер первого секретаря? Давайте набирать его. У меня праздничный репортаж, я не

имею права сорвать выход новогоднего номер, – начинаю откровенно давить на психику я. И трюк

срабатывает.

– Не нужно беспокоить первого! Я вас и так посажу.

Уже через десять минут я смотрел на Чарджоу с высоты птичьего полета. Мысленно проливая

слезу по своим 200 рэ.

Да, свой репортаж я назвал «10000 счастливых улыбок» (столько человек в областном центре

справили в 1980 году новоселье). А сдавая его в секретариат, грустно заметил:

– 10000 улыбок минус одна!

– Какая одна? – переспросила заместитель ответственного секретаря.

– Не какая, а чья. Так вот, моя – пояснил я.

И это было правдой: праздничный репортаж настроения мне не добавил.

1981 год

У нас сейчас поступают так: один «проявляет» инициативу и ее, не откладывая дела в долгий

ящик, тут же навязывают другим. Называется это «всенародным движением».

***

Оказывается, в годы первой мировой войны Тухачевский (в ту пору – поручик царской армии), находясь в германском плену, несколько недель сидел водной камере с капитаном французской

армии Шарлем де Голлем (в ту пору – капитаном).

***

Мода – таран, с той лишь разницей, что сокрушает он не крепостные стены, а традиции и

привычки людей.

***

Взгляд – словно темный луч в царстве света.

***

Сегодня на глаза попалась заметка «Отцовская выучка» из «Правды» (4. 02). Речь в ней идет о

шестикласснике, который случайно заметил на рельсе трещину и предупредил об этом

железнодорожников. Движение остановили, рельс заменили, подростку объявили благодарность.

Можно, конечно, умиляться. Но…

А что бы случилось, если бы школьник трещины не заметил? Не исключено, крушение, гибель

людей. Почему же в заметке – ни строчки о тех, кто несет ответственность за состояние пути? И

уж, если хвалить шестиклассника, что он заслужил, то следует написать и о тех, кому объявили не

благодарность, а выговор. Впрочем, скорее всего. Ничего никому не объявляли…

***

Сами того не ведая, поляки помогли советским людям. Дело в том, что продолжительные