Бедные перчатки, бедные перчатки… Из них Пыштины пальцы торчат во все стороны, остались от перчаток рожки да ножки, одни звёздочки остались…

— Ой, девчонки, дождь!..

— Не растаем, не сахарные!

…Дождь, дождь! Кто тебя звал? Ты разве не слышал, дождь, что по радио объявили прогноз на мороз? А ты моросишь. И лица мокрые, и спины. И сапоги тянут налипшую тяжёлую землю.

В обед улеглись отдыхать, а Пышта нечаянно заснул. И проспал три часа богатырским сном. Днём выспался, теперь среди ночи проснулся, ворочается.

А вокруг сонное дыхание!

Спят Непроходимимы, спит картофельная бригада.

Рядом с Пыштой — Фёдор. За Фёдором — Владик, за Владиком — Женя.

А по другую сторону от Пышты, подальше, под оконцем, спит Майка.

Наконец Пышта половчей улёгся. Собрался уснуть, вдруг послышалось ему — кто-то плачет. Всхлипнет, вздохнёт, и опять… Кто плачет?

И Фёдор перестал дышать по-сонному, привстал, слушает.

— Майка… — тревожно шепнул Фёдор. — Ты что, Маечка?

Разве Майка станет плакать? Майка никогда не плачет!

Нет ответа. Фёдор встал, шагнул через Пышту.

— Ничего. Спи. — Это Майкин шёпот. — Просто руки болят. Как я теперь буду играть на аккордеоне? — И Майка заплакала опять.

Вспыхнул карманный фонарик — Фёдор зажёг. Пышта увидал на ладони Фёдора Майкины руки.

— Ты их стёрла в кровь, Маечка, ногти оборвала… — Он говорил мягко, ласково. — Маечка, да почему ж ты работала без рукавиц?

— Для всех не хватило рукавиц, — сказала Майка.

«Перчатки… перчатки. Она их мне отдала…»

— Сейчас повязку с мазью положу, к утру полегчает. Где сумка санитарная?

— Вон, на балку повесила…

Фонарик лежит в сене и светит на Майкины руки. Фёдор бинтует их, и они одеваются в белые толстые варежки.

Майка всхлипнула:

— Колхозные девчата не стирают рук, а я белоручка!

— Ты не белоручка, Майка. Ты трудовая девушка, мы все тебя за это уважаем и любим. А колхозные девчата, хоть у них руки и попривычней, тоже работают в брезентовых рукавицах, им колхоз выдаёт. Ты музыкант, Майка. У тебя талантливые руки. Они всем людям нужны…

Майкины руки лежат на ладонях Фёдора.

Пышта почувствовал недовольство: «Всё! Хватит! Забинтовали — снимай! Не ты, а я с Фёдором дружу!»

А она всё не снимала, и вдруг Фёдор низко наклонил голову и ласково прижал лицо к Майкиным рукам.

— Я люблю тебя, Майка, — сказал Фёдор. — Очень люблю.

Пышта до того разобиделся, что ему показалось — сейчас он разорвётся на тысячу частей! Он зарылся лицом в сено и там распыхтелся, как раскипятившийся чайник. Вот ещё новости! Майку любят! Он должен быть за Пышту, а не за Майку, раз он друг! Небось Пыште ни разу не сказал: «Я тебя люблю!»

Фёдор поднялся на ноги. Над его головой нависли стропила кровли. Не разогнувшись, шагнул через сердитого Пышту и лёг на своё место. Издали, сквозь травинки, его неясно освещал фонарь.

Тут Пышту словно толкнула, откуда ни возьмись, налетевшая мысль.

— А невеста? — зашипел Пышта злым шёпотом. Пихнул Фёдора в локоть и прошипел ещё свирепее: — А чтоб две невесты, так не бывает!

Фёдор повернул к нему лицо:

— Ты что болтаешь? Одурел со сна?

— Я не со сна! Ты от неё телеграмму получал! Известие!

Фёдор сел:

— Какую телеграмму? Ты что?

— Забыл, да? У колодца! Когда ведро упустили! От самой прекрасной девушки, сам сказал!

Фёдор помотал головой, словно его облепила паутина.

— Пышта, ты что-то напутал.

— Не напутал! Ты тётке рассказывал, когда вверх ногами ходил!..

Фёдор вспомнил. Обхватил Пышту и зашептал, пригревая его дыханием, щекоча лицо бородой-бородищей:

— Пышта, мой маленький огромный дружище! Телеграммы не было. Ты сам, сам… сказал, что самая прекрасная девушка поцеловала васильки… Я их принёс…

Тут все Пыштины воспоминания закрутились, закрутились, как утюги за сапогами, сапоги за пирогами, пироги за утюгами, кочерга за кушаком… и наконец стали на совсем другие, чем прежде, места.

Во-первых, васильки. Значит, их принёс Фёдор?!

Во-вторых, Майка. Значит, она их не назло Пыште поцеловала?

В-третьих, прекрасная, с водительскими правами невеста растаяла, на её месте оказалась просто Майка? И никаких тебе пломбиров в холодильнике «ЗИЛ»…

Пышта поглядел на Фёдора неодобрительно. Сердито поглядел.