– Чудо Бог явил, ты с издевкой! Как тянули наших мужей на кисельны берега, на молочны реки, ты всех больше разорялась!

– Чего с ней говорить? Поучить хорошенько. Вожжой поучить надо! волнуется Семен Петрович.

– В единоличном хозяйстве обновилася. Слышишь, девка подлая?
– шипит пожилая колхозница.
– Мало исщипать, истерзать тебя. Рушить наши хозяйства наталкивала... Нечего с ней канителиться, взогреть хорошенько, да к молебну в церкву пора. Ну-ка!
– рвется сквозь толпу к Наташе.

Старушонка поднимает батожок:

– Заголить ей подол, провести напоказ по селу, бесстыдницу, богохульницу.

– Заголяй подол!.. Хватай за руки!.. Дай покрепче в морду ей, чтобы не кусалася!
– вопит толпа и кружится в истеричном танце.

И звук колокола - дробный, тревожный. Потом раздаются рокочущие звуки мотора: на сцену выкатывает трактор "фордзон". Толпа в ужасе перед передовой техникой бежит прочь. Тракторист приподнимает битую комсомолку и они вместе поют:

– В закромах немалый запас. Что ни год, веселей живется! Обо всем, о любом из нас сам товарищ Сталин печется!

Поющих окружают праздничные и веселые колхозники: выносят пышные снопы пшеницы, корзины с фруктами, овощами; портреты руководителей партии и правительства. Молодая комсомолка Наташа взбирается на трактор:

– Дорогие товарищи! Очень я была счастлива, что было с чем стоять перед Сталиным...
– Оглядывается и молчит... молчит... молчит...

– Что такое, Зинаида?
– М. раздражен, он не понимает причины ее молчания; и это на генеральной репетиции?

– Н-н-нет!
– выдавливает актриса.

– Что - нет?!
– орет в бешенстве.
– Чер-р-рт!.. Почему я не вижу необходимых атрибутов? Принесите нужный атрибут для этой мизансцены!
– И обращается к Комиссии: - Простите, товарищи.

За кулисами - шум, крики. Наконец двое рабочих сцены, они в некотором подпитии, волокут чучело медведя с кокетливым кумачовым бантом на его мощной шее.

– Что же вы делаете, сволочи?!
– кричит Зинаида.

– Не извольте беспокоиться, барышня!
– отвечают ей.
– Мы свое дело... У вас свое дело, а у нас - свое...
– отвечают ей.
– Куда ставить-то?

– Что это?!
– С М. дурно.
– Что притащили? Убрать это немедленно к чертовой матери!!!

– Просили же... ан-н-ндрибут, - отвечают ему.
– Что просили, то и получили-с!

– Что? И почему в таком состоянии? Помреж?!

– Премьера же!
– объясняют ему.
– Мы ж от самого чистого сердца... Куда эту дуру-то?!

– Во-о-он!!!
– его душераздирающий крик.

Рабочих сцены выталкивают, утаскивают и чучело зверя... И тут же несут на высоком постаменте бюст. Кого? Мастер хватается за голову, болезненно мычит: это конец ему, это конец Театру, это конец миру приговор окончателен и обжалованию не подлежит.

бабка Кулешова уже не ходила - она днями лежала на кровати у окна и ждала внука. Шурка возвращался из ремесленного училища, нескладный и умненький, с индустриальным запахом; менял из-под нее таз с мочой, кормил малопродуктивной пищей и засыпал уверенным молодым сном.

Внук напоминал бабке о ее молодости, когда она бегала по мокрым осенним полям за общественными коровами в надежде на лучшую жизнь. К сожалению, скотина, солидаризируясь с бывшими своими хозяевами - вредными элементами, тощала и дохла. После того как она вся передохла, начали дохнуть те, кто не пожелал участвовать в великом колхозном движении.

Бабке на коренном историческом переломе повезло - была молода, сметлива: заметила, как при ее ебко-емких видах у кобелиного уполномоченного трещат кожаные галифе.

– Любонька, - говорил он, - истекший год был годом великих свершений. В колхоз пошел середняк!
– И шматок сала на стол.
– Характерная особенность перелома в том, Любонька, - и запускал руки под юбку, и там искал свой революционный интерес, - в том, что он уже дал нам хороший результат. Ты ешь, ешь, ешь!
– Сало было парным, хлебушек душистым, а уполномоченный настырным.
– Социализм победил в деревне - где же она?
– И кобелился сзади.
– Ааа! Ааааа! Аааааа! Аааааааа! Победа всегда будет за нами, Любонька-а-а-а-а-а! Ты мне веришь?!

– Верю, - хмелела комсомолка от еды.

– Ах ты, моя ядр-р-реная!
– рычал уполномоченный.
– Ох, хороша ты, девка! Аы-аы-аы-аы-аы! Быть тебе в наших рядах. Аыа-аыа-аыа-аыа-а-а-а-а-а-аа-а-а! Уф-ф-ф-ф!

– А сколько в ваших рядах?
– поинтересовалась оплодотворенная членом ВКП(б) комсомолка.

– Без малого два миллиона членов и кандидатов в члены.

"Боже ж ты мой, - про себя ахнула молодуха, - сколько же это хлеба и сала - сала и хлеба, а?"

Правда, скоро уполномоченному не свезло. Отрезали ему ночью голову, как ни есть отрезали косой и подбросили в открытое окошко. Подняла бабка пожолкнувшую головушку, поцеловала в огрубелые без жизни уста, да и спрятала находку в дерюжный мешок и похоронила под печь. Наехал НКВД, искал по селу недостающую часть уполномоченного, но без видимого результата. И взяли бабку по скорому подозрению, и повезли в район на телеге. И пока ехали, трое пролетарских сотрудников внутренних дел освидетельствовали ее, молодку, на предмет девичества. И зародилась в молодой бабке чужая жизнь боялась лишь одного по своей малограмотности: что уродится трехглавый уродец.