– Зиночка!

– Прости... Ты его жалеешь? А кто тебя пожалеет?
– Опустилась на колени.

– Ты меня пожалеешь.

– Я тебя всю жизнь жалею.

– Да?

– Забыл?.. Помнишь, ты лежал в огромной палате. Там было человек двадцать... Я пришла, а ты ешь какую-то чудовищную кашу, размазанную по миске. Это было все, что ты заслужил на пятый год Октября.

– Пятый?

– Пятый-пятый.

– А ты знаешь, - сказал М. после молчания, - я был счастлив... Кашу не помню... А тебя помню... Мы только-только познакомились.

– Ты сидел на тифозном матраце и скреб ложкой по миске, потом, облизываясь, блаженный такой, лег на подушку...
– улыбнулась Зинаида.
– Я знаешь как после ревела в коридоре... Поревела-поревела и пошла к наркому.

– К кому?

– Да-да, пришла к наркому и говорю: как вам не стыдно! Голодает ваш революционный режиссер, безгранично талантливый, как вы сами пишете в своих статьях...

– О! Вспомнил!
– вскричал М.
– Селедку вспомнил. Три фунта страшной ржавой селедки!..
– Помолчал.
– А ты помнишь Величко? Комиссара?.. Он нам еще туркменскую дыню привез... Мы ее неделю лопали...
– Запнулся, долгим взглядом посмотрел на родное лицо.
– Да, странное желание у людей, охота такая у человека, Зиночка, иногда хотеть жрать.

– Дыню помню, - сказала она в задумчивости.
– А вот Величко?..

– А ты знаешь, у меня здесь, - он ударил кулаком себя по груди, точно я три фунта этой селедки... сразу... Хочется блевать... и блевать. Блевать! Блевать!

– Прекрати, родной! Что с тобой?
– забеспокоилась.

– Зиночка, ты хочешь, у нас будет два авто?

– Два?
– удивилась.
– А зачем?

– Я тоже думаю: зачем?
– усмехнулся М., осмотрелся.
– Зачем все это?.. Перед кем я кривляюсь точно мартышка?.. На моих плечах одежды эпох...
– И закричал в пустоту: - Да, я шут! Шут!!! Но шуты никогда не продают свой колпак!

– Боже мой! Это я виновата!
– воскликнула актриса.
– Я нашла эту ужасную пьесу. Я хотела как лучше!
– И зарыдала.

Он испугался:

– Не надо, Зиночка, не плачь. Прошу тебя.

– Прости меня, прости, - говорила она.
– Я больше не буду. Почему все так получается?.. Я хочу тебя спасти от голода, а тебя травят селедкой! Тебе предлагают остаться там, а я тебя отговариваю... Сейчас я хочу тебя спасти, тебе же плохо-о-о!

– Зина!

– Прости-прости!
– Пыталась целовать его руки.

– Ты что, глупенькая?
– Он целовал ее глаза.
– Когда человек рождается, все вокруг против него... Не плачь. Все будет хорошо. Мы же родились, чтобы быть счастливыми?.. Счастливыми-счастливыми...
– И предложил: - Давай уедем на дачу?

– Нет-нет, у меня роли!
– запротестовала.
– И потом, там мыши...

– Тогда я уеду один. И напишу тебе удивительное письмо, - укачивал ее на руках.
– Здравствуй, мой милый друг и товарищ!

– Здравствуй, товарищ!

– Так вот, любимая. Приехал я в Горенки тринадцатого, глянул на березки и ахнул... Смотрю, эти листья рассыпаны по воздуху, они застыли, как будто замерзли... Застывшие, они чего-то ждут. Как их подстерегли! Секунды их последней жизни я считал, как пульс умирающего. Застану ли я их в живых, когда снова буду в Горенках через день, через час? Когда я смотрел тринадцатого на сказочный мир золотой осени, на все эти чудеса, я мысленно лепетал: "Зина, Зиночка, смотри на эти чудеса и не покидай меня, тебя любящего, тебя - жену, сестру, маму, друга, возлюбленную, золотую, как эта природа, творящая чудеса!.. Зина, не покидай меня! Нет на свете ничего страшней одиночества!"

– Я тебя никогда... Никогда, ты слышишь?
– И погладила по щеке.
– Ты плачешь?.. Не надо. Ты же сильный. Ты же у меня... Боже мой, какой ты седой! Седой ворон... мудрый, старый ворон...

– А ты знаешь, родная, сколько они живут, вор-р-роны?
– Он поднялся на ноги.
– Они живут триста лет. Так что я всех переживу... И увижу... Лет так через пятьдесят...

– Пятьдесят?

– Ну, через шестьдесят! Я увижу...
– Смотрел перед собой.
– Я увижу красивых, вольных людей... Или ошибаюсь? Или я увижу рабов?! Мы - не рабы, рабы - не мы?
– Заорал: - Я не хочу, чтобы меня через пятьдесят, сто пятьдесят не помнили!.. Я хочу, чтобы нас помнили! Помнили!.. Все сюда! Ко мне! Скорее!!!

Как нужно относиться к своему приятелю, если вдруг обнаруживаешь, что он занимается доносительством? А никак. Почему? Потому, что у каждого гражданина нашей великой страны есть свои увлечения, те или иные наклонности, наконец, слабости. И поэтому каждый имеет полное право заниматься любимым делом, и если это дело связано с фискальством, то ради Бога... Тем паче в стране функционирует мобильный многомиллионный штат осведомителей. Так что лучше стучать первым, чем дождаться стука в дверь. Впрочем, у всех звонки, но это не меняет сути.

Итак, сексот Цава позвонил нам, и мы открыли ему дверь. Доверчивой О. Александровой был вручен букет цветов. Мою жену Вава боялся. Однажды он ее разгневал, и она, женщина простая, использовала помойное ведро не по прямому назначению. После этого случая мой друг всегда интересовался: дома ли О. или ее нет? И я его хорошо понимал. И поэтому не удивился цветам. Удивилась О. Александрова, которую подобными сюрпризами я не баловал. Потом мы сели пить чай, и моя жена нарезала колесиками колбасу. У колбасы был запах привокзального туалета.