М. целует Зинаиду в лоб:

– Умница! Спасибо! Молодец! Хор-р-рошо! Ты моя любимая, ты моя... Давай еще? Что-нибудь вечное? Что?

– Я вспомнила, - сказала Зинаида.
– ОН же говорил... Ты помнишь, что ОН говорил?

– Кто?

– ОН же сказал, что ты, несомненно, связан с нашей советской действительностью или общественностью, что ли? И конечно, не можешь быть причислен к разряду "чужих"?

– Ну-ну, а дальше? Не помнишь? Но совершает, сукин сын, порой неожиданные и вредные скачки от живой жизни в сторону классического прошлого... Ты думаешь, родная, мне была индульгенция? Это так было давно. Так давно, что никто и не помнит. А помнят, что я на пятый год Октября выпускал спектакль с посвящением: Первому бойцу Красной Армии Льву Троцкому!..
– Отмахивает рукой.
– А-а-а! Ну их! К чер-р-рту! Давай-ка мы с тобой скаканем в сторону классического прошлого!.. Оп!

Мой друг Вава Цава - человек слова, вот что приятно. Неприятно, что он секретный сотрудник, но это к делу не относится. Он позвонил по телефону и назначил встречу. У меня в руках будет газета, предупредил. Это в каком смысле, не понял я. В самом прямом, ответил сексот.

Разумеется, я опоздал - у памятника ученому Тимирязеву маячил какой-то весьма подозрительный тип. С газетой в руках. Но это был не Цава. Я бы своего товарища тут же узнал. И поэтому сел на лавочку. Тип покружился у памятника и тоже опустился на скамейку.

– Александров, ты не пунктуален, - процедил сквозь зубы.

– Цава?
– изумился я.

– Тсс!

– Ты что? Зачем весь этот маскарад? Очки? Борода?

– На всякий случай.

– Совсем плох!
– И покрутил пальцем у виска.

– Это твои, Александров, дела плохи.
– И жмурился от солнечного осеннего света. Листья начинали покрываться желтизной, подрагивали от синего ветра. По аллеям юной шлюшой гуляла молодая осень.

– Почему?

– Пять тысяч баксов имеются?

– П-п-пять, - выдавил я из себя, - тысяч долларов?

– Именно.

– Н-н-нет...
– И задал пустой вопрос: - А зачем?

– Пять штук, оказывается, стоит на сегодняшний день жизнь, - ответил мой друг. И объяснил популярно, что в вышестоящую судебную инстанцию пошла просьба о помиловании моего подопечного Кулешова; а в той инстанции есть ход к одному удивительно душевному человечку; и этот самый душевный человечек готов оказать услугу, но поскольку у него в одночасье сгорели дача, машина, квартира, то он нуждается в материальной помощи.

– Бред какой-то, - не выдержал я.
– Чтобы дача, машина, квартира - и сразу?..

– Ты глуп, Александров, - вздохнул мой приятель.
– Ты в какой стране живешь? Если у него все это не сгорело, то когда-нибудь сгорит. Быть может.

– А, тогда другое дело, - сказал я, сраженный непритязательной, однако убедительной логикой.
– Только где это я поимею пять тысяч штучек?

– Иметь можно женщину, - тут же заметил циничный Цава.
– Деньги - это власть. А власть, как известно, берут. Следовательно: деньги надо взять.

– Где?

– Неожиданный вопрос.

– М-да, - смутился я.

Вава Цава рассеянно взглянул на меня, снова нацепил на нос солнцезащитные очки, спросил:

– Отказываешься от затеи?

– Почему? Нет.

– Деньги - это не проблема, - проговорил тогда мой друг.
– Проблема в другом.

– В чем же?

– Не понимаю: зачем тебе все это надо?

Я не ответил. Некоторые листья уже отмирали от ветвей и, кружась в не защищенном от ветра, синем пространстве, опускались на холодеющую землю.

– Зачем?
– повторил мой друг.

– А тебе зачем этот маскарад?

– Жить хочу интересно.

– И я тоже хочу жить.

– Живи, - пожал плечами Цава.

– Но согласись: у нас такая содержательная жизнь... такая она удивительная, что каждый из нас... каждый... может оказаться в камере смертников. Или ты не согласен?

И друг Цава, пройда и оптимист, двурушник и актеришко, искуситель женских сердец и скалдырник, мздоимец и эгоцентрист, сукой-буду-не-забуду, проговорил:

– Да, я бы не хотел сейчас оказаться на месте...

Режиссер буйствовал на сцене, он требовал от великой актрисы, чтобы она перешла в другую эпоху:

– Да, я - Арман, великолепный светский щеголь! А ты - Маргарет, ты Дама с камелиями, ты удивительна и прекрасна!

– Мне нужно переодеться, - просила Зинаида.

– Нам не нужны одежды!
– смеялся М.
– И так на наших плечах одежды эпох. Начинаем. Сигизмунд!
– Из оркестровой ямы появился дирижер.
– Поиграй нам, товарищ!
– И упал на колени перед актрисой.
– "Я не покину тебя больше... Слушай, Маргарет, мы сейчас же уедем отсюда. Мы никогда не вернемся сюда... Будущее принадлежит только нам..."