В пятом часу появился в школе Косотуров. Нечаевцев он словно бы и не заметил. Энергично позвонив в зычный школьный колокол для воцарения тишины, он взял регистрационный лист и, сделав подсчет, объявил без какого-либо обращения к присутствующим:

— У нас триста девяносто трудоспособных. По уважительной причине отсутствуют восемьдесят пять человек. Таким образом, для кворума, — сказал он это слово с ударением на у, — нам требуется двести два. Явилось двести двадцать один. Считаю собрание законным и предлагаю избрать президиум, — опять сделав и в этом слове ударение на у, он с достоинством опустился на стул.

Оказался, конечно, некий товарищ с заранее составленным списком кандидатур, в котором были перечислены по чинам и рангам местные руководители, забронировано место для представителя вышестоящих организаций, пока еще не прибывшего на собрание, и скромно в конце упомянута безликая кандидатура «от массы». Привычно и быстро «провернув» процедурные вопросы, Косотуров направился было уже к трибуне, как неожиданно торжественную тишину нарушил заданный из задних рядов натужным стариковским голосом недоуменный вопрос:

— А что же, товарищ председатель, вот вы подсчитывали сейчас народ для законности собрания, так, если я не ослышался, подсчитали только трудоспособных. Выходит, что мы, престарелые колхозники, вроде лишены нынче права голоса? Может, мне тут и сидеть не полагается?

Вопрос старика взбудоражил весь зал. В шуме голосов можно было уловить преобладающее требование — пересмотреть вопрос о законности собрания. Называлась цифра численности всех членов артели — 442 человека, что явно нарушало подсчеты Косотурова о законном кворуме собрания. Он раздраженно оспаривал разумные доводы, настаивая на подсчете только трудоспособных колхозников.

Тогда одна колхозница предложила:

— Товарищи! Присутствуют у нас здесь наши соседи из колхоза имени Нечаева, с которыми мы соревнуемся. Давайте попросим их рассказать, кого они брали во внимание при подсчете людей у себя на собрании?

Вопреки недовольству Косотурова, предложение это было принято, и Белозеров с места сообщил, что, согласно колхозному уставу, на отчетном собрании должно присутствовать не менее двух третей общего числа членов артели. У них в колхозе числится 337 членов, из которых на собрании присутствовало 302.

— А по заведенному у нас порядку, — добавила доярка Семишатова, — старушек и старичков привозят у нас на собрание на праздничном выезде.

В зале снова вспыхнул шум, и кем-то громко было сказано:

— Так что же выходит — у нас председатель устава не знает?

Было очевидно, что продолжать собрание невозможно, и Косотуров объявил перерыв на два часа, чтобы бригадиры могли привлечь на собрание всех своих людей.

Один из бригадиров с возмутительной наглостью заявил:

— А я что, собачка — за каждым бегать?

Может, того, что произошло дальше, и не случилось бы, если бы не оскандалился Косотуров в самом начале собрания со своим «кворумом». Изобличение его в нарушении элементарного уставного принципа было, видимо, той каплей, которая, как говорят, переполняет чашу терпения. Собравшись после перерыва в достаточном для законности собрания составе, колхозники, за время перерыва, словно договорившись о чем-то там, за стенами школы, прониклись единодушием и пришли сюда с достоинством, сплоченные какой-то решимостью и твердой волей. А Косотуров, наоборот, потерял свой «авторитетный» вид и сидел за столом с выражением тупого бездумья.

Колхозники ввели в состав президиума председателя нечаевцев Гусельникова, занял «забронированное» место приехавший секретарь райкома Белкин, и Косотуров получил наконец слово для отчетного доклада. Было девять часов вечера. По регламенту ему дали полтора часа.

Было любопытно — написали девушки доклад председателю в желательном для него виде или отказались? Я спрашивал их об этом в перерыве собрания, но они, загадочно улыбнувшись, ответили:

— А вот послушайте. Интересно, как оцените?

Полтора часа на доклад дали Косотурову напрасно.

Начал он его, как говорят, «в разрезе» всесоюзного масштаба. Но предельно ясно и понятно выраженные решения партии и правительства по сельскому хозяйству приобрели в косноязычном пересказе и водянистых комментариях докладчика туманный, едва уловимый смысл.

Белкин не раз недовольно поглядывал на докладчика, а колхозники бросали ему нетерпеливые реплики:

— Мы газетки читаем! Давай в разрезе колхоза.

Но этого-то «разреза», как казалось, Косотуров и хотел всячески избежать, расчетливо поглядывая на свои часы, которые, как у других, показывали, что собственно на хозяйственный отчет докладчику остается всего тридцать минут.