— Так, начались мужские разговоры, — Томка встала, оправила платье. — Вы без меня обсудите ваших эльфов, я проверю, как там Машка.

Она вышла. Гриня тут же подсел к Антону, капнул в рюмки, нагнулся к самому его уху.

— Бро, скажи, ты Натке изменяешь?

— Бывает, — не стал увиливать Антон. — А ты?

— А я нет, — выражение лица у Грини сделалось почти что жалостливое. — Веришь, хочу, а не получается. У меня на других баб, кроме Лерки, не встает. Недавно клиентка одна прямо в кабинете, все дела, ширинку расстегнула. Но не могу! Околдовала она меня как будто, еще в институте.

— Ты просто очень хороший человек, Гриня, — сказал Антон. — Вот и все колдовство.

— Не скажи. Лерка — она ведьма. Недавно один мальчик во дворе Машку обидел. Она вышла, посмотрела на него, а через пять минут он себе лоб на турнике расшиб. В кровь. Прикинь?

Антон вздохнул, посмотрел на часы.

— Слушай, Томин, время уже недетское. Пузырь мы с тобой в два рыла выжрали. Пора нам баиньки. Вызывай мне такси, поеду в гостиницу.

— Не надо такси, Томка тебя отвезет. Она же не пила.

— Брось.

— Сам брось. Она Машку пошла проверить, чтобы не волноваться потом.

Гриша посмотрел в глаза Антона, и ни следа выпитого не было в его усталом, все понимающем взгляде.

— Лера тебя отвезет, — сказал он. — Пять лет — долгий срок. Вам, уверен, есть о чем поговорить.

Они ехали молча. На светофоре Лера взяла Антона за руку. Сжала. Держась за руки, они оставили Васильевский, проехали по набережной.

Они ехали не в гостиницу. Возле кирпичного здания, в котором Лера работала на последнем курсе, машина остановилась. Томка опустила стекло, достала пачку сигарет.

— Ты куришь? — спросила она.

— Бросил.

— Я тоже.

Они задымили.

— Здесь была лужа, — сказал он. — Там, где дорожку выложили.

— Гигантская, — она стряхнула пепел за окно. — Здесь ты меня поцеловал. Перенес через лужу на руках, а потом поцеловал.

Ее лицо стало задумчивым, отсутствующим.

— Это был лучший поцелуй в моей жизни, — сказала она. «О, ей есть с чем сравнивать», — ожил второй голос. Антон вдруг понял, что этот голос принадлежит не ему. Он слышит его с детства, но голос чужой. А настоящий вот, говорит сейчас:

— Мне жаль нашу лужу, — сказал Антон.

— И даже зверю ведома жалость, — продекламировала она и выбросила окурок. — Нет жалости во мне, а значит, я не зверь. Поехали, Антон.

Ее лицо, ее голос — в них не было ни следа тепла. Она приехала сюда не предаваться романтичным воспоминаниям. Просто у них было не так много общих мест, Питер всегда был для Антона чужим.

— Ты хотела мне сделать приятно, — сказал настоящий голос Антона. — Получилось наоборот.

Она утопила кнопку стеклоподъемника.

— Тебе неприятно? — спросила она, поворачиваясь к нему.

«Я хочу сделать ей больно, — подумал Антон. — Даже просто ударить. Чтобы увидеть хоть какое-то отражение моих чувств».

— Пять лет ты снишься мне каждый день, — сказал он. — Иногда мы разговариваем. Иногда трахаемся. Пожалуй, чаще трахаемся. Разговоров у нас было достаточно, подсознание сублимирует. Я не в ладах с прошлым, Лера. Я внушил себе, что ему место в настоящем. Но вот ты рядом, как пять, как десять лет назад. И я понимаю — прошлого нет, как в той книге, что мы читали вдвоем. Его не существует. Меня в тебе не осталось. Все, пф-ф, — он дунул на ладонь, — сдуло ветром.

Чуть опущенные уголки рта и глаз придавали ее лицу выражение печали.

— Может, я просто не хочу ничего показывать тебе, Антон, — сказала она. — Изо всех сил не хочу показать тебе, что когда мы просто сидим, просто разговариваем, даже когда ты смотришь на меня — я там, внизу, вся мокрая.

Она сунула руку под юбку, вынула, провела двумя пальцами по его ладони. Пальцы были влажными.

Он взял ее руку, поцеловал ладонь. Забрал пальцы в рот и начал сосать их, обводя языком. Она смотрела на него. Ее взгляд темнел.

— Трахни меня, — хрипло сказала она. — Трахни сейчас. Пожалуйста.

Он отодвинул сиденье до упора назад, откинул спинку. Она перебралась к нему, поднимая юбку на бедрах.

— Держи меня, чтобы я не разбила голову о крышу, — прошептала она.

И пустила его в себя.

Они курили, передавая друг другу сигарету. Он кончил, но оставался в ней. Разъединиться сейчас казалось невозможным.

— Спина затекла, — пожаловалась Лера.

— Отпустить тебя? — Он шевельнулся, но она положила руку ему на грудь.