Посольство подъехало к отведённому ему дому. Широко раскрылись деревянные узорчатые ворота, и всё шествие въехало внутрь просторного двора, окружённого деревьями, с небольшим фонтаном посредине.

Однако Волынский сразу заметил, что шествие покинули представители дербентского правителя и шемахинского хана, остался лишь распорядитель, что-то лопочущий на незнакомом Артемию языке. Он бегал от одного всадника к другому и показывал, что дом полностью в распоряжении посольства.

Но Волынский запретил располагаться в доме: ему сразу показалось, что дом тесен и нехорош. Комнаты, низенькие и пыльные, не были обставлены никакой мебелью, лишь на полу лежали толстые кошмы да кое-где были развёрнуты маленькие столики.

Артемий спешился, обошёл все комнаты, не велел устраиваться на ночлег, потом знаком подозвал посланца хана и велел толмачу перевести его недовольство.

— Дом тесен и пуст, мне негде расположить мою свиту и моих людей, — строго сказал он.

И по выражению его лица ханский посланный понял, что великий русский гневается.

— Как его зовут? — спросил Артемий у толмача.

— Наджаб-хан, — низко склонился перед Волынским посланец.

— Скажи хану, — резко выговорил Волынский, — что я лучше пойду стоять со своими людьми в поле, чем расположусь здесь!

Толмач послушно перевёл слова посланника царя. Наджаб-хан, низенький и тучный, снова низко склонился перед Артемием.

— Хан отвёл это помещение, — перевёл Артемию толмач.

— Если через час нас не переведут в другой дом, я поеду в поле, — резко сказал Волынский.

Он приказал своим людям не рассёдлывать лошадей, а стоять в обширном дворе, окружённом глинобитной стеной, и ждать.

Наджаб-хан исчез.

Томительно тянулись часы. Жаркое солнце к вечеру, казалось, ещё больше накалилось. Тихонько ворчала струя фонтана, но и она не давала прохлады. Посольство стояло, сидело на конях, солдаты стояли в строю ровно, хоть и стекали из-под их шляп струйки пота.

Прошёл час, два, три — никто не являлся.

— Отворяй ворота! — загремел Артемий. — Выйдем в поле, установим палатки.

Не успел он проговорить эти слова, как откуда-то из-за ворот клубком выкатился Наджаб-хан. Низко кланяясь, он подбежал к Волынскому и что-то затараторил, всё время показывая на ворота и махая рукой.

Артемий понял, что он приглашает в другой дом, однако повернулся к толмачу.

— Переведи, — коротко бросил он.

— Говорит, шемахинский хан отдал нам дом одного из своих придворных, его уже готовят к нашему въезду, — пересказал толмач быструю речь Наджаб-хана.

— Пусть покажет, — кинул Волынский, и вся кавалькада тронулась за низеньким и юрким толстяком.

Новый дом оказался недалеко.

Тяжёлые железные ворота со скрипом отворились, и Волынский увидел большой резной каменный дом, не дом, а дворец, зелень кустов и деревьев осеняла обширный, выложенный разноцветными плитками двор. Посередине бил высокий фонтан, а сам дом был как игрушка — каменное кружево обвивало его, высокие и пышные веранды окружали со всех сторон. Мраморная лестница вела на второй этаж, а внизу можно было расположиться не одной роте солдат.

Но Волынский с французом и англичанином обошёл весь дом, прежде чем удовлетворённо кивнул головой Наджаб-хану.

В комнату, которую отвели самому Волынскому, слуги хана тут же принесли восточные сладости, печёный сахар, горы фруктов громоздились в высоких вазах.

Но только тогда, когда Артемий убедился, что все его люди устроены как нельзя лучше и всем достались и фрукты, и сласти, вернулся он в свои покои и уселся со всей своей свитой за стол.

Впервые за долгое время пути до Шемахи вся его свита, в том числе и француз с англичанином, с уважением и гордостью взглянули на своего молодого начальника. Он оказался настойчивым и потребовал уважения к себе, к России. И хоть пришлось им всем пожариться на южном солнце, стоять, не двигаясь, три часа под палящими лучами, но дело стоило того. В свите были люди много старше Артемия, но он сумел дать им урок, сумел заставить выказать уважение к великой России.

Наутро пришёл всё тот же Наджаб-хан и, низко кланяясь, подобострастно спросил, когда же посланник России посетит хана. Волынский, уже одетый по всей форме, строго ответил через толмача:

— Прежде надлежит хану к посланнику приехать, подать визит яко гостю...

Наджаб-хан хотел было что-то возразить, но Волынский прервал переговоры движением руки и сказал толмачу, что аудиенция закончена.

И снова подивилась свита твёрдости и резкости Артемия. Но он знал, что делал: недаром долгими ночами изучал все церемониалы, справки и свитки о прежних российских посольствах в Персии.

Ещё первому русскому посланнику в Персию в 1589 году удалось установить порядок приёма шахским двором русских дипломатов по западноевропейскому, а не по азиатскому церемониалу. Шахский двор требовал коленопреклонения, целования ноги у шаха, полы его одежды или земли у шахского трона. Посольский приказ требовал неукоснительного и точного выполнения своих правил, и Артемию только приходилось следовать давнишним инструкциям и указаниям. Тем более что Москва всегда посылала к персидскому шаху людей родовитых, служилых, бояр, воевод, окольничих и стольников, а в качестве вторых лиц назначала опытных и знающих дьяков. В свите у Артемия тоже были знающие и опытные в дипломатии люди, однако он старался обдумывать всё сам, поменьше спрашивать свиту. Ночные его бдения не прошли даром, он точно знал, как ему поступить в том или другом случае.