В таверне царило бурное оживление — шахтеры пропивали заработок за день. Толпа вонючих нордов горланили песни, распивали мед да тискали толстозадых грудастых служанок, снующих туда-сюда с подносами. Цицерон протиснулся к трактирщику, морщась от боли в оттоптанных ногах. Теринг, разливающий вино, вымученно улыбнулся имперцу.

— Секундочку… я подойду буквально через минуту, — швырнув опустевшую бутылку на прилавок, норд опрометью бросился на кухню. Оттуда уже доносился запах горелого мяса. Цицерон подпер кулаком щеку, со скучающим видом глядя на висящий на стене венок. Может, стоит повесить такой в обители Матушки? Оживить унылую серость, добавить цвета… Матери понравится, о да, Мамочке понравится… имперец стянул с головы колпак, приглаживая чуть взъерошенные рыжие волосы, когда заметил девушку, скромно сидящую в углу зала таверны. Белокурые косы спускались по груди до самой талии, дымчато–серые глаза — пустые и скучные, но в полумраке, в пляшущих отблесках свечей она… похожа. Удивительно похожа на Слышащую. Цицерон судорожно сглотнул. Девица тем временем поймала его взгляд и кокетливо улыбнулась. Мужчину словно ледяной водой окатило. Шлюха! Подстилка шахтерская за пару септимов! Тупые, грязные мужланы даже не догадываются, какую… красоту они губят! Залапают, запачкаю, сломают, испортят!.. шут сунул руку в карман, сжимая в кулаке монеты, чувствуя, как края септимов впиваются в кожу ладони, и направился к девушке. Она, заприметив возможного клиента, сбросила с одного плеча шаль, обнажая бледную кожу, белую, как снег. Цицерон остановился напротив нее, наглые развратные глаза шлюхи горели голодным жадным огоньком, полные алые губы растянулись в сладкой, многообещающей улыбке. Нет, не так… все не так! Не здесь, тут грязно и шумно, Слышащей бы тут не понравилось. Цицерон вытянул вперед руку и, разжав кулак, принялся поигрывать пальцами. Септимы, лучась золотым блеском, посыпались ей на колени.

— Вы так щедры, сударь, — томно рассмеялась она, торопливо сгребая монеты и опасливо оглядываясь по сторонам. Кабы шахтеры не заметили такого богатства, — у меня здесь есть комната. Теплая, уютная. Если изволите подняться…

— Нет! — это прозвучало резче, чем хотелось бы скомороху, но, ее, кажется, его грубость даже не задела. Девушка улыбалась маняще и соблазнительно, и только сейчас Хранитель заметил на ее шее амулет Дибеллы, старый, истертый, но еще хранящий слабое сияние зачарования благодати богини. — Я… я живу здесь неподалеку. Там нам точно никто не помешает, — никто, никто, совсем никто! Ни колдуны, ни оборотни, никто! Только она, Цицерон… и его кинжал.

Девушка пошла с ним, не задавая вопросов. Очевидно, уже привыкла во всем повиноваться клиенту, тем более такому щедрому и хорошо одетому. Пусть и пахнет от него мертвечиной… кто знает, может, он жрец Аркея. Хотя раньше она никогда не видела, что б могильщики обряжались в шутовские костюмы. Сударь держал ее за руку, девушка сквозь бархат перчатки чувствовала, какая она горячая. Уж не в лихорадке ли он? Но одного взгляда на счастливое, улыбающееся лицо мужчины было достаточно, чтобы все ее тревоги развеялись. Нет, клиент здоров. Просто в нетерпении.

Беспокойство нахлынуло на нее с новой силой, когда шут подтолкнул ее к лодчонке и махнул рукой в сторону острова, окутанного туманом.

— Там мой дом, — пояснил он, с широкой улыбкой глядя в испуганные голубые глаза, — не бойся, красавица, я тебя не обижу. На острове так скучно, холодно и одиноко… ты же согреешь бедного Цицерона? — золотистые искорки в карих глазах клиента пляшут и манят. Вдруг, если она согласится, он еще щедрее окажется? Тогда она наймет повозку и уедет в Солитьюд! Купит красивое парчовое платье, серьги да кольца и будет греть постели благородным господам! Мысленно помолившись Стендарру, девушка осторожно ступила на борт раскачивающейся на волнах лодочки.

Со сводчатого потолка пещеры свисали сосульки. Будто скалится мерзлый камень ледяными клыками. Цицерон уверенно вел девушку по коридорам, уже обнимая ее за талию. Вдруг она испугается, побежит и все испортит! Вдруг она упадет и разобьет себе личико. Нет… Слышащая должна быть прекрасна.

В пещере Ингвильд тепло лишь в одном чертоге — в комнате за тронным залом. Раньше здесь жил некромант, Цицерону пришлось потрудиться, что бы навести порядок за тем глупым альтмером. Насорил он, ох как насорил! Всюду трупы, кровь и кости! Деметре… Слышащей бы это не понравилось. Ей нравится, когда все красиво, чисто, уютно… пришлось перетащить сюда некоторые его вещи из убежища, но это того стоило. Унылая комната теперь стала достойна служить вечной обителью его Слышащей.

Девушка не успела закричать. Беззвучно билась в руках Цицерона, силилась оторвать его пальцы от своей шеи, пыталась глотнуть теплого стоячего воздуха, но шут опытный ассасин. Ей не вырваться. Дура, не понимает, что в палатах Отца Ужаса ей не придется торговать собой! Она будет плясать вместе с сынами Матери Ночи, прислуживать им за столом, а об ее теле, о таком прекрасном нежном теле позаботится Цицерон. Когда она безвольно обмякла в руках имперца, серые глаза потускнели, и девушка мягко осела на пол, шут счастливо рассмеялся. Его радостный, горький от безумия хохот зловещим эхом разносился по коридорам пещеры. Подхватив безжизненное тело на руки, он закружился на месте.

— Теперь мы вместе! Вместе–вместе–вместе! Слышишь, Слышащая? Ты слышишь Цицерона? — кончиками пальцев мужчина провел по еще теплой щеке. Румянец на ней медленно таял. — Мы будем здесь вдвоем, только вдвоем! Слышащая и Цицерон, Цицерон и Слышащая! — резко остановившись имперец нахмурился. — Только платье нужно другое. Правда, Деметра? Синее–синее, синее синего! Цицерон сам, сам тебя переоденет! — ослепленному скомороху казалось, что девушка в его объятиях радостно улыбается и кивает, льнет к нему, пытаясь сохранить последние крохи живого тепла. Бережно уложив ее на крытую шкурами кровать, мужчина кинулся к дубовому сундуку. Он подготовился, подготовился! Его Слышащая будет красивой! Самой–самой красивой…

========== DINOK AhRK ASK (Смерть и любовь) ==========

Скьор, запыхавшийся, опустил щит и вытер вспотевший лоб, глядя на девушку из-под кустистых бровей. Босмерка, худая да рыжая, словно лисица, не отрывала от Соратника темно-янтарных глаз. В битве ли, в ярости глаза эльфки всегда темнеют. А так — искрятся, словно золото.

— Ох, загоняла ты меня, девочка, — выдохнул воин, и меч его описал дугу в воздухе, сверкнув серой сталью, поймав поцелуй солнечных лучей, — гляди-ко, тщедушная, в чем дух только держится, а в битве пляшешь не хуже многих.