— С возвращением.

На секунду Споку показалось, что Джим переведёт всё в шутку, возможно, спросит легкомысленной с усмешкой: «Скучал по мне?» Но он лишь немного приподнял уголки губ и проговорил:

— Я рад, что вернулся.

Глава 5

Когда Джим очнулся, он чувствовал себя… разнообразно.

Было такое ощущение, будто он пробудился от очень странного сна. Память не сохранила отдельные детали, но было в нём что-то такое, чего не должно было быть.

Он не лгал Боунзу, когда сказал, что не чувствует в себе желания убивать большего, чем обычно, однако в его восприятии мира что-то неуловимо изменилось. Его ум всегда работал быстро, легко переключаясь с одной задачи на другую, бросая решение на полпути и вынужденно импровизируя, когда надо было выдавать готовый ответ. Теперь его ум обострился, мысли стали более определёнными и чётко сформулированными. Если бы ему пришлось кому-нибудь объяснять эту перемену, он бы мог сравнить себя с бабочкой, которая вдруг проснулась и обнаружила, что у неё теперь стальные крылья. Суть бабочки осталась прежней, но теперь она имеет возможность из нежного прекрасного создания, которым была всегда, превратиться во что-то совсем другое. Во что-то очень опасное.

У него промелькнула мысль, что мёртвые должны оставаться мёртвыми, но затем он увидел стоящего у изножья кровати Спока и смог лишь подумать, каково было бы ему, если бы они поменялись местами. Если бы обстоятельства сложились так, что Споку пришлось бы покинуть этот мир, Джим был уверен, что перевернул бы само мироздание, но изменил бы их судьбу.

Когда Боунз перевёл взгляд на трикодер, Джим ответил на его ворчание со всем доброжелательством, на которое только оказался способен на фоне произошедших с ним перемен, которые он приписывал весьма необычному методу его воскрешения. После первой вспышки радости при виде Боунза, он всё же вздохнул с облегчением, когда тот перестал суетиться вокруг него и вышел из комнаты чуть более нервными шагами, чем обычно.

Оторвав взгляд от закрывшейся за доктором двери, Джим встретился глазами с неподвижно ожидающим посетителем. Возможно, большинство людей не уловило бы произошедшей с вулканцем перемены, но он заметил следы переутомления и другие признаки стресса на лице друга, пробивающиеся из-под огромной радости, что хотя бы часть тревог осталась позади. Он прогнал мелькнувшее чувство вины, которое не мог не испытать при мысли, что его смерть и медленное возвращение к жизни оказали на Спока такое пагубное влияние, и позволил себе насладиться теплом, охватившим его при мысли, что у него есть кто-то, с такой силой пекущийся о его благополучии.

При мысли о том, сколь многого он достиг с тех пор, как поднялся на борт шаттла в Риверсайде, у Джима сдавило горло, и, понимая, что он мог утратить всё это, вопреки усилиям его экипажа — его семьи — и особенно Спока, он не удержался и вздрогнул.

Семья всегда была особенно важной темой для Джима, таковой и осталась. Его мать старалась, как могла, когда они с Сэмом были малышами, но она словно смотрела сквозь них, думая о чём-то далёком. Её взгляд всегда был отрешённым, особенно когда её глаза останавливались на нём, потому что Сэм, хотя был очень умным мальчиком, но умел не выделяться, влиться в компанию, он знал, как подстроиться под других. А малыш Джимми Кирк был очень необычным, ярким, как и его отец; и как бы ему не хотелось свалить всю вину на провинциальную ограниченность жителей Риверсайда за то, что он чувствовал себя отбросом общества, но он прекрасно знал, что сам в этом виноват точно так же, как и виноват в смерти Джорджа, и когда что-то шло не так, он винил себя в этом; пусть никто не говорил этого вслух, но все думали именно так. Он знал, что думали. Он знал — и считал, что они правы. Он был почти уверен, что Вайнона Кирк умерла вместе с Джорджем. Наконец они с Сэмом стали достаточно взрослыми, чтобы Вайнона смогла преодолеть чувство вины и улететь к звёздам, сначала оставляя их у первых попавшихся родственников, кто только согласится приглядеть за ними, а затем в один из отпусков приведя домой мужчину, которого они время от времени встречали в городе, но с которым не были знакомы. Так началась следующая глава их жизни — жизнь с Фрэнком. Сэм терпел, сколько мог, ради Джима, но дела между ним и Фрэнком не заладились с самого начала. В конце концов, даже его младший брат больше не мог удержать его дома, и Сэм покинул Джима, как Джордж, как Вайнона.

Поэтому Джим полагал, что мироздание простит его за особо серьёзное отношение к семейным вопросам. К тому времени, как он стал взрослым, он смирился с тем, что до конца своих дней будет одиноким, переходя от одного случайного партнёра — или сразу двух, потому что он не был разборчивым — к другому, чтобы заполнить пустоту, пожирающую его изнутри. Поэтому, знакомясь с девушками в баре, он заранее предполагал, что они лишь звенья в длинной веренице красоток, и с тех пор жизнь его проходила в окружении чужаков. Он цеплял всех без разбора, одну за другой, а может — это его цепляли; он много раз вспоминал своих недавних знакомых, чтобы не сказать — бывших, и думал, для кого из них он значил достаточно, чтобы сделать отношения более близкими, и поначалу он не мог понять, что с ним не так, потому что никто рядом с ним не задерживался. Никто не мог выдержать Джима Кирка.

Когда он встретил старого Спока на Дельта Веге и прошёл через слияние разумов, это стало для него большим откровением. Вспоминая об этом теперь, Джим хорошо понимал, что Спок не смог предотвратить эмоциональный перенос из-за охватившей его скорби. Он недавно испытал мелдинг ещё раз, и ощущения были практически теми же самыми. Каковы бы ни были причины, ошеломляющее чувство доверия и нерушимой привязанности, которое он увидел при том, первом слиянии, осталось самым лучшим и самым худшим из всего, что Джиму довелось испытать, потому что исчезнувшее после разрыва контакта великолепие оставило зияющую пустоту, чувство невосполнимой утраты, так что он начал задыхаться и едва не рухнул на колени.

Джиму было несколько неловко вспоминать о том, что первоначально его попытки подружиться со Споком из его реальности были обязаны не только их органичным взаимодействием в борьбе против Нерона, но и горячей, невероятной любовью старого Спока к своему Джиму Кирку. Затем их совместная служба и командование «Энтерпрайз» дали им возможность узнать друг друга лучше, когда они раз за разом подвергали себя риску ради взаимного спасения и возвращения на корабль. Каждый из них готов был пойти на всё, чтобы защитить товарища и сохранить жизни членам экипажа. Они установили своеобразный рекорд по почти полному отсутствию жертв при авариях, потому что, надо было это признать, предпочитали подвергать опасности собственные жизни.

Когда его сняли с командования звездолётом, он почувствовал себя так, словно потерял свою семью — свою родную семью, но после узнал, что вернётся к ним — ко всем, кроме Спока. Это было ударом для него, но тогда он подумал, что, возможно, всё к лучшему, потому что иногда братьям нужно немного отдохнуть друг от друга. Эта разлука была не такой, как с Сэмом, потому что Спок оставил его не по своей воле, а получил приказ о переводе. Итак, дела шли неважно, но могло быть и хуже, а затем их вызвали в штаб — и вот тогда действительно начался ад. Пайк погиб, и Джим понял, что потерял уверенность в себе, в том, что всегда сможет найти выход, потерял ориентиры. В том числе поэтому он обратился к адмиралу Маркусу с просьбой назначить Спока его старшим помощником. В глубине души он хорошо понимал, как ему необходим Спок, чтобы напоминать о том, как действовать правильно. Когда Скотти подал рапорт об отставке, Джим почти не удивился.