— Так надо узнать у миссис Хадсон, — всполошилась (глупо, глупо, глупо!) Мэри. — А вдруг что-то случилось?

Джон промолчал.

«Почему я так взбешен? Почему так хочется заорать? И почему этот паршивец не берет трубку?! А может быть, он обиделся? Господи, что за бред я несу… Это так на него не похоже. Но за два дня не позвонить ни разу… Не понимаю. Бог мой, какой же я кретин! Он же знал о моем дежурстве — не хотел отвлекать. Конечно! И он помнит… наверное, помнит, что после трудной ночи я всегда отсыпаюсь подолгу. Сколько раз он посмеивался над моей «медвежьей беспробудностью»! Но почему не ответил ни на один вызов?»

— Что?

Джон не сразу услышал, как Мэри что-то упорно пытается ему втолковать.

— Позвони прямо сейчас, Джон.

— Нет. — Джон снова повернулся к экрану. — Не хочу.

— Не хочешь? — Голос жены неожиданно зазвенел, больно резанув слух, и Джон поморщился, на несколько секунд сосредоточившись только на этом звоне, и не вникая в смысл сказанных ею слов. — Или боишься? Боишься сделать это при мне? Вдруг он ответит…

Но потом брошенная ею фраза дошла, наконец, до его сознания, и старательно утрамбованное раздражение безудержно хлынуло на поверхность.

— Зачем ты это делаешь?

Джон был так пугающе спокоен, что сердце Мэри встревоженно затрепетало.

— Что?

— Зачем говоришь всё это? Что тебе от меня надо, Мэри? Чтобы я чувствовал себя виноватым? Но в чем? — Голос набирал силу, рокочущие нотки настойчиво пробивались сквозь природную мягкость, делая его незнакомым. — Чего ты добиваешься своими идиотскими намеками? Да, меня тянет на Бейкер-стрит. Да, мне было там хорошо. Да, я чертовски скучаю по Шерлоку. Что странного ты в этом находишь?

Джон продолжал сидеть на диване, и Мэри вдруг подумала, что если сейчас он с него поднимется, она убежит из гостиной, из квартиры, из Лондона навсегда.

Но Джон продолжал сидеть, и лишь руки его нервно шарили вокруг собственного тела, в поисках незримой опоры поглаживая потертую обивку.

— Что в этом странного? — повторил он. — Там прошла пусть и небольшая, но лучшая часть моей жизни, и если я не сдох от тоски, то лишь потому, что меня держали воспоминания.

— Почему ты злишься? — Голос Мэри дрожал от волнения. — И в чем обвиняешь меня?

Злость неожиданно прошла, но усталость навалилась таким непомерным грузом, что не в силах её выносить, Джон закрыл глаза и ответил еле слышно, без интонаций: — В том, что увидела грязь и в моем горе, и в моей радости. В том, что… да! да!.. я боюсь позвонить другу, которого всем сердцем люблю и ценю превыше всего, потому что твои нелепые выводы сделали меня уязвимым и зависимым от твоего чертового мнения. И…

— Не смей, — прервала его Мэри. — Не смей говорить мне такое. — И выкрикнула неожиданно тонко: — Можешь прямо сейчас убираться в объятия своего дорогого дружка! Какая разница? Ни с ним, ни со мной у тебя не будет детей, так что можешь смело его любить, тем более что меня ты не любил никогда.

Удивление Джона было так велико, что пересилило даже вновь нахлынувшую волну негодования. Мэри решила начать войну?! Ради чего?!

Он старательно гнал от себя образ чужой, незнакомой женщины, возникший перед ним уже во второй раз и замутивший душу очередной порцией сомнения. — Откуда в тебе столько яда? И как я мог не разглядеть этого раньше? — только и смог он произнести.

— Мне плевать на то, что ты сейчас обо мне думаешь. — Мэри понизила голос, проговаривая каждое слово с непонятным Джону наслаждением: — Мы были счастливы, пока не появился он. Я мечтала отдать тебе всю себя, жить для тебя, любить тебя до конца своих дней. Но этот… Ненавижу его! Ненавижу!

Лицо исказила гримаса ярости, но неудержимо хлынувший поток слез мгновенно её смыл.

Джон растеряно встал — слишком резок был переход от гневного шипения к жалобным всхлипам.

Слезы всегда обезоруживали Джона, вводя в оцепенение — он терялся и не знал, что сказать.

— Мэри…

Он сделал неуверенный шаг, и замер, услышав звонок.

Камень с души!

Все камни этого мира!

Тонны гребаного космического мусора!

Шерлок.

Джон быстро вышел из комнаты, забыв обо всем на свете.

— Привет, Джон.

— Черт бы тебя побрал!

— Я тоже соскучился.

— Где тебя носило два дня?

— Не ворчи.

Улыбается! Снова он улыбается! Идиот!

— Что ты делаешь завтра вечером?

— Догадайся, умник.

— Может быть… Знаешь, я готов познакомиться с твоей женой. И с твоим новым другом.

Готов?! Господи, всё это время он обдумывал ситуацию, размышлял, настраивался…

Ненормальный! Совершенно ненормальный!

Два дня невыносимой пытки…