— Да, сэр.

— Не говоря уже о расходах по хранению. И последнее, Саммерс. Это доверие. Тебе поручили следить, чтобы оборудование приходило строго по спецификации и в положенные сроки.

Оба надолго замолчали.

— Что там у тебя за девушка работает? Как она? — спросил мистер Мид.

Чарли вспомнил голубоватый лунный свет. Пустую постель.

— Трудно сказать, — после долгой паузы ответил он.

— Она ответственная?

Чарли не отвечал.

— Видимо, нет? — ответил за него мистер Мид. — Поверь, я не собираюсь рубить сплеча и делать из тебя козла отпущения. Но в наше время рассчитывать можно только на самого себя, сынок. Когда ты только предложил свою систему индексации, мистер Пайк сказал, что это разумно, потому что ты не сможешь целыми днями бегать к нему в кабинет проверять журнал заказов. Поэтому мы согласились.

Чарли немного перевел дух.

— Именно так, сэр.

— Но провалиться мне сквозь землю! Это тебя не оправдывает! Два неверных слагаемых дают неверный результат. Согласен? Нужны меры. Будешь лично сидеть ночи напролет, пока не проверишь каждую букву в каждой своей драгоценной карточке и не убедишься, что не осталось ни одной ошибки. Только так. Или всем нам грозит долговая яма.

— Я и сам хотел это сделать, мистер Мид, я начну сейчас же.

— Знаю, знаю, сынок. Но что эта твоя помощница? Как она?

Чарли не хотел выдавать Дот и молчал.

— Между вами ничего нет?

— Что вы имеете в виду, сэр? — Чарли отлично понимал, что тот имеет в виду.

— Не пойми меня превратно, — сказал Коркер. — Но давно, еще во времена германской, я работал в Министерстве. У нас был похожий случай. Личный помощник начальника контрольного отдела и его машинистка. Рыжеволосая ирландка. Все кончилось тем, что деталей, которые закупал наш отдел, было к началу 1919 года больше, чем надо, на один миллион. Две недели все стояли на ушах. Нами занялось Министерство финансов. Эти двое, вместо того чтобы смотреть на горы бумаг, которые росли прямо у них под носом, смотрели друг на друга.

— Но я не… — начал Чарли, боясь, не дошел ли до Коркера слух об их августовских каникулах. Потому что этот человек никогда не поверит в то, что Филипс перебежал ему дорогу.

— Не волнуйся, мой мальчик, — сказал мистер Мид. — Нелегко быть молодым в наше время, и вам через такое пришлось пройти, чему уж тут удивляться — лагеря для военнопленных, война.

— Она не привыкла к такой работе, — Чарли быстро сменил тему.

— Но ей тут нравится?

Чарли вспомнил, как она отвергла его.

— Нет.

— Тут паленым пахнет, Саммерс, — заявил мистер Мид. — Мы выполняем важное государственное поручение. Если она не соберется и не начнет как следует работать, то окажет своей стране медвежью услугу. И мне придется сообщить о ней в Призывную комиссию. Неприятно, конечно, но придется, что делать.

— Дайте ей еще один шанс, сэр.

Мистер Мид пропустил эти слова мимо ушей.

— То есть ты не можешь на сто процентов ручаться, что она корректно ведет картотеку? Полагаю, она девушка с гонором, не принимает тебя всерьез, верно? Но это неправильно, так не должно быть, нет, нет и нет!

Чарли не знал, что сказать.

— Ты думаешь, что женщина есть женщина, берешь ее на работу, к такому парню, которому всего-то надо только руку протянуть. — Чарли поморщился словно от оскомины. — Ты уверен, что любая нормальная девушка будет из кожи лесть, лишь бы оправдать доверие. Знаешь, что я думаю? Что ей не помешает пойти и примерить на себя форму. Пусть поскребет полы, где-нибудь в АДС. Пришли ее ко мне, — сказал Коркер.

— Можно дать ей хотя бы одну попытку, сэр?

— А можно, в этом кабинете решать буду я, Саммерс? Будь любезен, делай, как тебе говорят. Пришли ее ко мне. Сейчас же. Я разберусь. Благодарю тебя.

Чарли не посмел возразить.

Через полчаса мисс Питтер вернулась. Глаза ее горели сухим блеском. Лицо было неестественно белым. Она застыла в дверях, глядя на него, как сквозь лунный свет.

— Я уволена, — сказала она.

Он встал, бледный, как полотно, вышел из-за своего кухонного стола.

— Почему?

— Потому что с меня довольно, вот почему! — заявила она. — Я так и сказала. «Прекрасно, мистер Мид, можете меня уволить! Я с радостью пойду в Призывную комиссию, — сказала я. — Все лучше, чем сидеть в этой унылой дыре», — сказала я.

Он молчал.

— И ни одна душа не заступилась.

Он молчал. Глаза его были пусты, как та постель.

— Знаете, как вас тут называют? «Расстреляй меня!», — он знал, что это была чистой воды выдумка.

— Расстрелять меня? — переспросил он.

— Потому что вид у вас, как у несчастного мученика. Вы же просто помешались на войне и этой своей Розе!

— Роза? Ах, эта… Так это же вымысел, — сказал он и отрекся от своей любви в третий и последний раз.

— Охотно верю. Слава Богу, больше мы с вами не увидимся, — и хлопнула дверью, ушла.