Какое-то время оба они стояли, напрягая слух — не заметил ли кто-нибудь легкое покачивание яхты, вызванное их перемещением на палубу? Но тишина ничем не нарушалась.

Малуф повернул ручку входа передней кабины; она подалась, и капитан осторожно распахнул дверь. Другая дверь, полуоткрытая напротив, вела в главный салон. Оттуда, где стояли Малуф и Мирон, они могли видеть только часть противоположной стены, но в салоне кто-то был — оттуда слышались позвякивание фарфора и другие приглушенные звуки, сопровождающие чаепитие. Капитан осторожно продвинулся вперед, и его взору открылся почти весь салон.

В плетеном кресле с высокой спинкой сидела леди Малуф. У нее под рукой, на восьмиугольном табурете из расщепленного бамбука, стоял поднос с чайником, маленькими пирожными на блюдечке и чем-то вроде миниатюрной соусницы, скорее всего наполненной медом. Леди Малуф держала в костлявой руке желтую чашку с чаем.

На ней был свободный пеньюар из бледно-голубого шелка, расшитого фантастическим узором, изображавшим красочных птиц, сидящих на ветках. Свисающие хвосты птиц распускались экстравагантными веерами, создавая контрастные узорчатые сочетания ярких цветов: мандаринового красного, фосфоресцирующего зеленого, едкого синего. Пеньюар совершенно не соответствовал обстановке; по всей видимости, он свидетельствовал о смелой, но тщетной попытке леди Малуф бросить вызов безжалостному течению времени. С той же целью старуха явно прибегала к косметическим операциям, но они ей мало помогли: кожа под ее глазами собралась морщинистыми складками, направляя глаза чуть вверх, что придавало ее лицу вопросительное выражение. Обвисшие складки кожи под ее подбородком были хирургически удалены, но длинный острый подбородок продолжал уродливо торчать. Мирон заметил, что капитан поморщился и покачал головой.

Астронавты обвели глазами весь салон — кроме леди Малуф, погруженной в невеселые размышления, здесь никого не было.

С лучевым пистолетом наготове, капитан медленно, шаг за шагом, зашел в салон. Леди Малуф, кивавшая носом в полудреме, встрепенулась, потревоженная каким-то скрипом, и обернулась через плечо. Увидев двух вооруженных людей, она широко раскрыла глаза, у нее отвисла челюсть — старуха собиралась завизжать.

Капитан набросился на нее и зажал ей рот — она успела испустить только сдавленный писк. Выпучив глаза, леди Малуф уставилась на обидчика, все еще не узнавая его. Малуф тоже едва узнавал в этой дряхлой старухе свою мать; Орло Кавке не слишком заботился об источнике своего дохода.

Наконец плечи леди Малуф опустились — она осознала, кто зажал ей рот; капитан отпустил ее. «Адэйр, это ты? — прохрипела старуха. — Адэйр!»

«Да, это я. Ты вернешься со мной в Трейвен».

Глаза леди Малуф увлажнились, слезы потекли по ее морщинистым щекам.

Малуф спросил: «Твой приятель, Кавке… то есть Лой Тремэйн — где он?»

Леди Малуф смотрела в сторону коридора, ведущего к кормовым каютам. Проследив направление ее взгляда, капитан увидел Кавке, стоявшего в дверном проеме, обнаженного до пояса и босого.

«Я здесь! — заявил Кавке, переводя глаза с Малуфа на Мирона и обратно. — Что вам от меня понадобилось?»

«Я приехал, чтобы забрать домой мою мать. Она вернется со мной в Трейвен».

Кавке не преминул заметить направленное на него дуло лучемета. «Не слишком удачная идея!» — притворно расслабившись, Орло Кавке прислонился плечом к дверной раме.

Двумя быстрыми длинными шагами Кавке внезапно оказался за спиной леди Малуф и схватил пальцами левой руки ее тощую шею. Другой рукой он достал нож, лежавший на прилавке мини-кухни, и приставил острие лезвия к серой жилистой шее своей заложницы:

«Вы — хороший сын и совершили благородный поступок, но почему я должен испытывать неудобства по этому поводу? Она никуда не поедет — ни с вами, ни с кем-нибудь другим!»

Малуф изучал горбоносую физиономию преступника. Он помнил внешность Орло Кавке по фотографиям, полученным в Кренке, и не мог не заметить, что лицо Кавке приобрело новое, плохо поддающееся определению выражение вульгарной запущенности. Губы его слегка опухли, под глазами висели мешки, дряблая полнота в области живота свидетельствовала о начале образования брюшка. Черные штаны Кавке с почти неприличной тугостью облегали бедра, но расширялись клешем под коленями. Безволосая обнаженная грудь убийцы блестела, словно смазанная маслом. В мочку его левого уха было продето золотое кольцо; под челюстью красовалась татуировка: многолучевая звезда.

Кавке неожиданно спросил: «Как вы сумели меня найти?»

«Это было нетрудно. Вы сами предоставили необходимые сведения».

«Неужели? Каким образом?»

«В доме моей тетки, в Трейвене, вы сказали, что намерены вернуться на самую прекрасную планету Ойкумены. Я поверил вам на слово. В Коро-Коро агент МСБР предположил, что вы арендовали яхту. В агентстве Зангвилля мне сообщили, где находится яхта «Майджаро» — и вот, я здесь».

Кавке по-волчьи осклабился: «Понятно».

«Рекомендую вам покинуть яхту и вернуться в Коро-Коро. Не пытайтесь мне препятствовать».

«Неплохой совет, даже в чем-то забавный, — согласился Кавке. — Но у меня есть другое предложение, оно мне больше по душе. Через месяц-другой я брошу эту старуху на террасе «О-Шар-Шана» — после этого можете делать с ней все, что хотите».

«Нет! — пискнула леди Малуф. — Он хочет получить наличными основной капитал моей пенсии! А я отказываюсь отдать ему деньги! Это животное не получит от меня ни гроша!»

Малуф взглянул на Кавке и поднял бровь: «Достаточно определенный ответ?»

Леди Малуф продолжала: «Невозможно выразить словами, как он надо мной издевается! Невероятный, беспардонный грубиян и мерзавец!»