Шрифт:
Ее сын наблюдал за происходящим, но не вмешивался.
К тому времени Мирон вернулся со стюардом — тот с безукоризненной церемонностью приветствовал леди Малуф на борту звездолета и воскликнул звучным баритоном: «Должен признаться, я просто поражен! Я ожидал встретить даму гораздо старше вас, а ваше умение элегантно одеваться — приятная неожиданность!»
«Надеюсь, что мне удается оставаться выдающейся личностью во многих отношениях, — проворковала в ответ леди Малуф. — Страстное стремление жить согласно самым романтическим представлениям никогда не охладеет в моей душе!»
«Достопримечательная особенность! — восхищенно заявил стюард. — А теперь мне следует сопроводить вас в каюту, где, несомненно, вы воспользуетесь возможностью немного отдохнуть перед тем, как начнется торжественный бал, посвященный вылету «Бродяги» в космические просторы».
Малуф похлопал мать по плечу: «Уверен, что путешествие тебе понравится. Ты скоро будешь дома».
«Надо полагать, я уж как-нибудь справлюсь», — сухо отозвалась она.
Мирон тоже вежливо попрощался со старухой, заслужив не более чем рассеянный кивок, после чего стюард увел ее в недра пакетбота. Носильщик подхватил ее сумки и поспешил туда же.
Малуф и Мирон оставались в салоне до возвращения стюарда. Малуф спросил у него: «Насколько я понимаю, расписание не изменилось, вы отправляетесь в полночь?»
«Никаких изменений не предвидится, вылетаем по расписанию».
«Должен предупредить вас, что моя мать — упрямая и капризная особа. Иногда ее представления настолько расходятся с действительностью, что она умудряется наносить себе существенный вред».
Стюард мягко улыбнулся: «Нам приходится удовлетворять потребности пассажиров со всевозможными причудами. Сомневаюсь, что в случае леди Малуф возникнут какие-нибудь чрезвычайные проблемы».
«Ни в коем случае, однако, не позволяйте ей покидать звездолет, пока он остается в Коро-Коро. У нее не осталось никаких документов — ни въездной визы, ни удостоверения личности. Общественные контролеры задержат ее, как только она появится в городе, и ей не избежать наказания второго уровня. Если потребуется, дайте ей снотворное или даже заприте ее в каюте. Будьте начеку! Она умеет инстинктивно хитрить и добиваться своего, как животное».
«Будут приняты дополнительные меры предосторожности, — заверил его стюард. — По сути дела, я сейчас же пойду и закрою ее дверь на замок. Не беспокойтесь, ей не дадут покинуть звездолет».
«Благодарю вас — уверен, что на вас можно положиться». Откланявшись, Малуф и Мирон вернулись по взлетному полю к «Гликке».
Прошло несколько часов. Сумерки сменились мраком — «Бродяга-дальнобойщик» должен был скоро улететь.
Когда приблизилась полночь, Малуф и Мирон вышли на верхнюю площадку трапа «Гликки». За три минуты до полуночи команда «Бродяги» подняла трап и задраила люк входного шлюза. Ровно в полночь прозвучал предупреждающий сигнал, напоминавший скорбный стон, набиравший высоту, достигнувший диапазона завывающего сопрано и снова опустившийся до едва уловимого инфразвукового вздоха.
Громада «Бродяги-дальнобойщика» тихо вознеслась над полем метров на полтораста, после чего, взлетая все выше и набирая скорость, пакетбот ускользнул в ночное небо, превратившись в мерцающую точку, пропавшую среди звезд.
4
На борту «Гликки» Малуф и Мирон продолжали бодрствовать в полутьме, погруженные в свои мысли. Через некоторое время капитан сходил в камбуз и вернулся с бутылью полусладкого желтого вина.
Он наполнил бокалы, после чего они продолжали тихо сидеть — хотя вино каким-то образом, мало-помалу, изменило их настроение.
Малуф произнес, практически беседуя сам с собой: «Предприятие завершилось. Я сделал все, что мог, и теперь чувствую внутри какую-то пустоту. Странное ощущение: что дальше? Может быть, ничего. Может быть, я попытаюсь отойти от дел и отдохнуть. Словно наступила новая, незнакомая фаза существования».
Помолчав, Мирон ответил: «Ощущение опустошения вполне естественно после такого нервного напряжения. Теперь вы можете не торопясь заняться поисками Лурулу».
Малуф тихо рассмеялся: «Лурулу так просто не найдешь, это особое, неуловимое состояние. Его невозможно точно определить — но, судя по всему, оно достигается, когда находят выход томления, когда утоляется жажда поиска. Не обязательно посредством фактического обнаружения искомого — эти слишком походило бы на пассивное успокоение». Капитан задумался: «Мне кажется, что Лурулу содержит активный компонент, и этот компонент может быть очень хрупким и уязвимым».
Мирон смотрел в темный иллюминатор: «Сомневаюсь, что мне когда-нибудь приведется испытать такое состояние».
«Почему?»
«Мои «томления», если их можно так назвать, слишком противоречивы — они тянут меня в разные стороны. Одно связано с небезызвестной Тиббет Гарвиг, проживающей в Дюврее на Альцидоне. С другой стороны, моя двоюродная бабка, леди Эстер, нанесла мне ущерб. Ущерб этот нельзя назвать незаживающей раной, но он породил нечто вроде внутреннего зуда — если хотите, рассматривайте эту чесотку правдоискательства как активный компонент моего Лурулу. Кроме того, остается вопрос о космическом странничестве. Я не смогу работать на борту «Гликки» вечно, а перспектива любого другого образа жизни приводит меня в отчаяние».