Я замечаю, как мои руки повисли вдоль туловища, словно у тряпичной куклы. Ветер склоняет меня к заднему колесу, и в последний момент, когда я едва не слетаю с сиденья, я успеваю прижаться к Гейлу обеими руками и уткнутся носом в складки пятнистой водолазки. Слышу, как бешено колотится его сердце. Визг тормозов разносится по тихим и безлюдным улочкам Капитолия. Первое, что я замечаю, открыв глаза, подмигивающий желтым светом глаз светофора.

– Ты в порядке? Что это вообще было?! – негодует напарник.

– Я увидела Сойку, – слабо отвечаю я, – Она увешана тряпками, и надпись…

Гейл, помедлив, кивает.

– Да. После интервью ты не пользуешься спросом у Безликих.

Напарник чувствует, как я напряглась и тут же ретируется:

– Безликие – люди, отказавшиеся от справедливости. Они гнутся под властью Койн, становятся серой массой – ослепленными пустышками, продолжая верить в то, что их лидер следует моральному кодексу, долгу чести, – расстроено отвечает Хоторн.

– У вас тоже революционное название? Что-нибудь ужасающее? – пытаясь улыбнутся, спрашиваю я.

– Нам это ни к чему, но Элмер настаивает на «Огненном морнике».

– Звучит глупо, – говорю я, – Хотя символично: морник – порождение неповиновения, огонь – начало революции.

– Идем, революционерка.

Гейл оставляет мотоцикл в одном из переулков между двух капитолийских многоэтажек, и пускается в легкий бег, петляя меж домами. Я замечаю, что вся окружающая среда пропитана серостью и безжизненной коркой холодного отречения: в окнах не горит свет, на улицах нет прохожих, припаркованные машины стоят у окраин тротуара.

– Комендантский час, – откликается Хоторн, ныряя в очередной переулок.

Когда же передо мной встает чернота заброшенного завода, я опасливо кошусь на Гейла. И в этой рухляди собираются повстанцы? Не большие у них денежные средства.

– Не суди по «обертке», – будто читая мои мысли, говорит Гейл.

Мы проходим внутрь, и я думаю о том, как хорошо Хоторн успел изучить меня. Он знает чего ожидать от меня – и разве это не утомляет? Но дело, кажется, не в моей предсказуемости – напротив, он ожидает одного, а мой несгибаемый характер преподносит ему все новые и новые «сюрпризы». Гейл считал нас парой, пока я все это время грезила о настоящей дружбе. Предлагая сбежать в тот злосчастный День Жатвы – он сознавался в своих чувствах ко мне, а я воспринимала это, как жест неповиновения.

Широкая железная лестница, кажется мне хлипкой и я неуверенно кошусь на Гейла.

– Нет, нам не наверх.

Я оглядываюсь по сторонам, но вновь попадаю впросак.

– Кискисс, ты такого плохого мнения об Огненном Морнике? – с напущенной серьезностью спрашивает Гейл.

– Просвети меня. Где вход? Лестница? Лифт? – негодую я.

– Он у тебя под ногами, – Гейл нагибается к земле, и я замечаю ручку от погреба.

Теперь здание заброшенного завода кажется мне раем. Революционеры расположились под землей, где наверняка было слишком сыро, глухо и темно для нормальной жизни. Я чувствую, как пакет с провиантом дрожит в моих руках. Гейл помогает спуститься по винтовой лестнице и мы, в кромешной темноте, движемся вниз. Мне становиться стыдно – через пару часов я окажусь в теплой кровати, и, укрываясь от кошмаров шелковыми простынями, буду думать о том, каких креветок нам подадут на завтрак.

Держась за липкие и холодные стены туннеля, мы продвигаемся вперед. Гейл шлепает рядом со мной – я ощущаю прикосновение его руки, которое сплетает наши пальцы. Теперь я ощущаю былую уверенность. Где-то вдалеке я слышу мерные постукивание некого предмета о железную поверхность. Думаю, это жестяная банка с консервированной фасолью, о которую бьется алюминиевая ложка, подобная тем, которыми пользовалась наша семья в Двенадцатом. Вцепляюсь в руку Гейла еще сильней – мне привычно видеть голодающих людей, которые с обессиленной верой смотрят на меня, как на последний луч надежды. Вот только после провала с «Безликими» мне страшно говорить на людях.

Я вижу слабый огонек где-то в глубине тоннеля. Он мерцает, словно маяк, помогая нам не сбиться с пути. Я испытываю хлипкий страх, при виде кирпичных стен штольни. Воспоминания накатывают на меня волнами боли – Финник. Жизнерадостный, полный жизни, неувядающий Финник погиб в стенах подобного тоннеля, и я не могу не связывать ассоциаций с этим местом.

Переродки. Боль. Ужас. Страх. Отчаянье. Слабый вскрик зеленоглазого.

– Ты привыкнешь к свету, но пока что, прикрой глаза, – говорит Гейл.

Я пытаюсь понять, о чем он говорит, когда замечаю его руки на размашистом рычаге. Дверь с характерным скрипом открывается и в глаза бьет яркий больничный свет. Я ослеплена и дезориентирована. Кроме монотонного звука лязгающего металла, который теперь был слышен намного отчетливее, я не слышу абсолютно ничего.

Когда боль прекращает разжигать глаза, я едва приоткрываю веки, и дыхание перехватывает от дикого, распирающего восторга. Мы словно на окраинной точке города – нависли над размашистым селением, тянущимся на многие километры вокруг нас. Я вижу рабочих; огромные машины, вбивающие в пласт земли монументальные сваи; гражданских: загорелых и бледных, с черно-смоляными и вьющимися светло-русыми волосами. Есть те, которые едва отличны друг от друга; есть те, которые являются полной противоположностью. Это значит только одно – новая, возрожденная нация, не живущая отдельным кланом своего Дистрикта, а принимающая друг друга, как верного и недостающего собрата. Мы одна семья.