Возможно, Бити преувеличивал власть Элмера? И радикалы просто шайка людей, не мирившихся с властью Койн? Я отгоняю эти мысли, потому, что они моя последняя надежда на то, что когда-нибудь Панем обретет мир. Мир, в котором однажды появятся мои дети.

Холодные струи воды обжигают кожу и это приводит меня в чувство. Мне нельзя и на секунду сомневаться в своих силах. Стоит только задуматься о том, что ждет нас впереди, если у Президентского поста по-прежнему будет стоять Койн, и я уже знаю, что не допущу этого. У меня с ней свои счеты.

Неожиданно меня прожигает словно током – записка. Я точно прятала ее в книге, которую передала мне Пепельноволосая. Книга не оставалась на видном месте. Так же, как и прежде, по воле привычки, я прятала ее в складках отцовской крутки, которую всегда складывала в багаж. Взглядом нашариваю белый полупрозрачный гостиничный халат и, кутаясь в него, не успев вытереться, выскакиваю вон из душа. Кто-то побывал в моем номере, пока я была на тренировках, и этот кто-то мог узнать в простой записке скрытый подтекст – попытку к розжигу восстания.

Сердце выскакивает из груди, и отчаянье овладевает мной. В комнате по-прежнему горит прикроватный светильник, но неожиданно я ощущаю, как по ногам проходится холодный сквозняк. Окно. Оно открыто. Я жалею о том, что стены Тренировочного Центра слишком плотные и на мой крик вряд ли кто-то откликнется.

Этот кто-то все еще в моей спальне…

Быстрым шагом пересекаю расстояние от ванны до тумбы и обессилено оседаю на кровать. Записки посланной Гейлом; запиской, которая могла бы стоить людям жизни; записка, которая еще недавно излучала тепло – нет.

Некто исчез из Тренировочного Центра, прихватив с собой главное доказательство причастия Сойки-пересмешницы к повстанцам.

И если могло еще случиться нечто, что полностью дезориентирует меня, это происходит в следующее мгновение. Из тени штор, словно из мрака, навстречу мне выходит темноволосый, улыбающийся парень. Его лицо остается в полумраке, и когда я медленно соскальзываю с кровати прихожу не то в ужас, не то в восторг. Серые, горевшие как прежде, глаза; радостная, дружелюбная улыбка; темные, так похожие на мои, слегка вьющиеся волосы. Потрепанная куртка солдата, выцветшие брюки, пятнистая водолазка, высокие ботинки с тугой шнуровкой – все это не вписывается в окружающий мир благовоний и роскоши. Но это мой личный глоток свежего воздуха. Мое прошлое – часть меня самой.

– Соскучилась, а, Кискисс? – улыбаясь, спрашивает он, трепля в руках знакомую записку с парящей над сгоревшим городом Сойкой.

========== Глава 23 : Сойкино гнездо. ==========

(Прим. автора. Если есть возможность, и вам действительно интересно “почувствовать” эту главу, читайте ее под аккомпанемент Sonic Symphony (Eternity) – Rebirth of a Legend)

– Кискисс, хватит, – обиженно просит Гейл.

Я делаю вид, что не понимаю о чем он говорит, и разминаю отекшие ноги. Подперев кулаками щеки, продолжаю наблюдать, как он поглощает еду, принесенную мной из вечерней кухни. Эффи еще долго будет вспоминать мои ночные «похождения». Что за манеры, перехватывать еду в половину одиннадцатого ночи? Но зная, как нелегко приходится повстанцам, как и любому другому жителю Панема, я собрала целую сумку сухого пайка. Еды слишком мало на ораву голодных радикалов, но я уверена – она не будет лишней.

Странно видеть краснощекого Гейла. Мне кажется, ему кусок в горло не лезет, пока я так откровенно наблюдаю за ним, но меня это мало волнует. Лесной запах, который он всюду носил с собой, по-прежнему с ним; запах старого, милого дома.

– Я больше не могу, – вымаливает «пощаду» Гейл.

– Можешь. На тебе лица нет – ты совсем тощий.

– Это ты разъелась, Кискисс. Посмотри пузо какое.

Я прикрываю глаза, чтобы не рассмеяться. По сравнению с тем, какой тощей я была до смерти утенка, моя нынешняя худоба не идет с ней не в какие сравнения – и он это знал. Теперь, когда напарник рядом, я ощущаю себя в уютном коконе спокойствия, который окружал меня на просторах прежней Луговины. Чувство обиды уступило чувству былой привязанности. Он нужен мне, как и я ему – и это наше воссоединение.

– Ну и долго же до тебя доходит, – говорит Гейл, уплетая куриную ножку, – Они отбили у тебя всякие навыки охотника – я бы мог прихлопнуть тебя, и глазом не моргнув.

– Ведь это ты передал записку?

Он кивает головой.

– И это правда?

Гейл замирает, и куриная ножка повисает в воздухе. Он не отрываясь, подобно мне, следит за моим взглядом.

– Ты и Элмер предводители повстанческого движения?

Он кривится.

– Хейс еще тот прохвост. На платформе во Втором, к тебе должен был выйти я. Но мне запретили, отказали, как мальчишке-первокласснику. Переизбыток чувств! Идиоты, – выдавливает Гейл, – Я до конца не мог поверить в то, что Элмер сыграет, как по нотам и не выкинет очередного фокуса. Я знал, что ты на стороне повстанцев – знал всегда, но после смерти Прим… Они решили, что ты выжила из ума и теперь заодно с Койн.

Горло сдавливает тисками, и я едва дышу. Гейл не виноват – он тут ни причем. В смерти Прим виновна только Койн, выславшая отряд утенка под шквальный огонь. Только она и никто больше. Но разве это оправдание? Обгоревшее, едва узнаваемое тельце Прим до сих пор стоит у меня перед глазами в светло-синих тонах морга. Я помню холодные, полуживые руки Хеймитча вытаскивающие меня оттуда. Помню горький аромат нашатыря смешанных с примесью соленых капель моих слез. Помню пелену черного небытия, в котором прибывала последние несколько месяцев.