Внезапно стал вздрагивать и самолет. И послышались какие-то хлопки и буханья.

— Хладнокровие похвально. Оно, несомненно, немецкое, — послышался голос Породистого Пилота. — Однако засыпать не рекомендую. Если русские нас подобьют, тебе придется срочно восстановить самолет в воздухе.

— Кто бы сомневался, — пробурчал Кит, еще не открывая глаза.

Ох, как ему не хотелось это делать в этот раз!

— Падение с большой высоты и удар об землю для тебя смертелен, не так ли? — намекнул ариец.

— Еще не проверял, — дерзко ответил Кит.

Но глаза открыл.

В глаза, чуть справа, ударило яркое низкое солнце, купающееся в бескрайней голубизне.

Только сейчас Кит приметил, что Породистый Пилот внимательно следит за ним с помощью удобно пристроенного над его местом зеркальцем заднего обзора.

— С добрым утром, да? — постарался Кит держать удар.

— Утро двадцать седьмого апреля одна тысяча девятьсот сорок пятого года нелегко признать добрым, — с той же хваленой германской невозмутимостью неторопливо и раздумчиво проговорил ариец. — Приготовься. Идем на посадку.

Кит дружил с разными числами, но только — не с историческими… Тут ему пришлось напрячь память, иным словом — свои нейроны, пустить по коре головного мозга всякие электрические импульсы. 27 апреля 1945 года — это что значит? Получается, до конца Великой Отечественной войны остаётся меньше недели, наши войска долбят фашистов уже у самого Берлина… Или в самом Берлине? Если в самом, то — это хуже… то есть, конечно, это здорово, но соваться прямо в пекло, где не только пуля, но и пушечный снаряд может въехать прямо по черепу… причем не только фашистский, а скорее — свой, советский. Лучше думать о хорошем… О чем? Может, он увидит штурм рейхстага. Единственный житель двадцать первого века! Без всяких спецэффектов, а в реале! Будет что вспомнить, если по черепу снарядом или фугаской не получишь! Только ведь никому потом не расскажешь…

Двигатели натужно завыли, самолет наклонил нос, начал разворот, и Кит увидел немного земного простора. Земля, в отличие от радостного и чистого небосвода, словно предвещавшего скорую победу, была сера и местами совсем черна. Там, в недалёкой, в общем-то, дали густо дымило по всему земному окоему. Городской пейзаж выглядел чадящей, жутко широкой свалкой, на которой то там, то здесь попыхивало темными быстрыми огнями и взрывалось. А прямо под самолетом расстилался жидкий и редкий лесной… вернее, парковый массив с серыми, голыми деревьями, торчавшими из безжизненной земли.

Этот парковый массив рассекала убегавшая вперед взлетная полоса… нет, просто широкая аллея, на которой, наверно, в нормальное мирное время бродят мамаши с колясками, да снуют мимо них велосипедисты… Теперь на этой аллее впереди не было никого, и только по сторонам от нее происходило какое-то упорядоченное движение серых фигурок и предметов. Аллея приближалась, становясь шире.

Кит осознал и напрягся: да, они садятся в Берлин прямо во время его штурма. На главную аллею какого-то парка… потом он в Инете узнает, какого, — парка Тиргартен.

Как только самолет коснулся земли, и его слегка тряхнуло, Породистый Пилот подтвердил догадку Кита.

— Добро пожаловать в Берлин! — сказал он.

— Большое спасибо! И вам того же, — язвительно ответил Кит.

Породистый Пилот ничего не ответил… И уже не следил за Китом в зеркальце, а напряженно смотрел вперед.

Кит, тем временем, разглядел, что делалось наружи: серые фигурки были солдатами, оцепившими аллею. За ними, среди деревьев, Кит успел заметить пару неподвижных танков, несколько орудий…

Самолет остановился… и на Кита спереди перелетела какая-та жесткая, тяжелая куртка.

— Оденься, — велел Породистый Пилот. — Наружи холодно. Первый настоящий сверхчеловек нужен Германии здоровый и с теплыми руками…

«Ну уж, не только Германии я нужен…», — подумал Кит, пропустив мимо ушей идиотский комплимент.

Но, вспомнив инструкции Беленца, а заодно и всех своих родных и близких, он решил пока не задираться посреди фашистского логова да еще в момент, когда его со всех сторон крушит и мочит Красная Армия.

Когда открылась дверца, снаружи действительно пахнуло жестким весенним, с острой гарью холодком. Холоду прибавила и ворвавшаяся внутрь отрывистая, хлесткая немецкая речь… И даже грохот и гул близкой войны тоже давил властным, неживым холодом.

Второй пилот откинул вниз маленький трап, которого не было, когда Кита забирали из десятого мая сорок второго года с территории СССР.

Этот второй пилот соскочил на землю первым и, развернувшись, подал руку Киту, — видно, тем подчеркивая особую ценность пассажира. Кит обошелся без помощи.