Утром, не успев как следует проснуться, он заметил, что Нуна собрала завтрак. Печь гудела, на столе горела свеча.
Он быстро вскочил, сбегал к движку, пошаманил немного, раздалось чиханье, робкий стук, потом движок мерно затарахтел, и комнаты залились электрическим светом.
— С добрым утром! — радостно закричал он, бросаясь за полотенцем. Умылся Николай на улице снегом. — Как спалось? Зачем встала рано?
Потом бросился к приемнику, включил «Маяк», утро он всегда начинал с новостей по радио.
Утро было тихим, морозным. Все небо до горизонта — в крупных звездах.
— Бери добавку! — накладывал он Нуне. — Кто много ест, от того пользы больше! Весь день на улице будем — заправляйся основательно!
Она не отказывалась. А в дорогу взяли сухари, конфеты, термос чаю.
— Идем, покормим собак, запряжемся, потом еще попьем чаю — и в дорогу!
Она согласилась.
Чай пили долго, как бы напиваясь впрок. У Николая было радостное, возбужденное настроение; «Как у собаки перед дорогой», — подумал он про себя.
Нарта легка, да и груза с собою немного — рюкзак с провизией, карабин, топор, фонарь, две оленьи шкуры, чтобы мягче сиделось. Легко неслась упряжка. Нуна каюрила, Николай — пассажир. Всего лишь раз он показал дорогу, махнул на юг — «туда!»
Галстук благоразумно бежал сзади по следу нарты, стараясь не забегать вперед и не раздражать своим праздным видом упряжных псов.
В ночи при свете звезд угадывался чистый горизонт, видны были силуэты гор на севере острова, а до бухты Южной, где лежала туша кита, не меньше трех часов ходу.
«Неудобно как-то, — думал он, — еду пассажиром. Эмансипация по-чукотски… А что делать?»
Ничего не поделаешь — придется оставить мужские амбиции. Тут Нуна хозяйка, а Николай даже не помощник. Николаю сидеть да помалкивать. В прямом смысле. На нарте за спиной каюра шибко не разговоришься. Да и отвлекать его ни к чему. Вон с того обрыва можно запросто сверзнуться на лед — ни собак, ни своих костей не соберешь.
Но Нуна объезжает обрыв, упряжка спускается в долину и по замерзшему ручью выходит к морю. Здесь длинная дорога по берегу моря — ровная галечная коса занесена плотным снегом, ветер утрамбовал его, нарты скользят легко.
Сейчас пора самого темного времени, но и полярные сияния часты. «Небо чистое, звездное — самое время для сияния», — думает Николай. К сияниям он привыкнуть не может. Каждый раз ощущает какое-то восторженное смятение, если не страх — чего бояться-то! — то что-то древнее, от пращуров, языческое.
На горизонте всколыхнулось белое облако и пропало. Потом белые полосы прошли по окоему, затем задергались, повисли гигантскими занавесями, стали переливаться, приближаясь к зениту. Иногда полосы розовели, но преобладали белые и светло-зеленые тона.
— Сияние! — прокричала ему Нуна на ухо. — Завтра опять пурга будет!
Николай и сам знал, что после сияния обычно меняется погода.
Все долгое время, пока на небе играли сполохи, Николай и Нуна сидели на нарте притихшие, боясь словом спугнуть эту внушавшую ужас красоту.
Собаки катались по снегу, Галстук забрался на нарту.
Потом все неожиданно пропало. Стало темнее. Но звезды по-прежнему светили ярко, только на горизонте просматривались облака.
— Такого в кино не увидишь! — крикнула Нуна.
Николай достал термос, налил полкрышечки чаю, протянул Нуне вместе с сухарем, потом и себе плеснул немного в кружку.
Упаковав термос и кружку, он выдал себе и Нуне еще по сухарю, по конфете, чтобы не скучать в дороге, и нарта тронулась вдоль по берегу.
«А на рации в полярке непрохождение, — подумалось ему. — Всегда при сиянии непрохождение…»
Но подумалось равнодушно, депеш ниоткуда он не ждал. Просто радист всегда нервничал из-за этого сияния, у него накапливалась работа, ведь сводки надо было передавать по нескольку раз в день. Собаки у поворота к бухте Южной заволновались, на бегу лихорадочно обнюхивали снег.
— Следы… — повернулась к Николаю Нуна. — Песца чуют… а мои капканы вон там, — показала она в противоположную сторону. — На обратном пути проверим, ладно?
— На обратном пути! — крикнул Николай.
Они разговаривали громко из-за шума ветра и скрипа полозьев.
— Нам к скале! — показал Николай.
Остановились метрах в ста у гряды торосов, вылезших на берег. Николай опрокинул нарту, привязал потяг за льдину, Нуна укрепила перевернутую нарту остолом — все это для того, чтобы собаки не утащили ее, если почуют песца и помчатся, как обычно, за ним сломя голову.
