Шрифт:
Прибежал перепуганный Ахмед:
— Вас ист лос? Вас ист лос? [24]
— Ничего! — рявкнул Левочкин. — Ах ты, капитализм проклятый, когда же ты загниешь окончательно! Когда же ты сгниешь! У меня друг умирает, а у них сортир закрыт, воды не дают! Сволочи!!!
— Не скандаль, Ося! — умолял его Стас. — Не скандаль! Сейчас наши прибегут, неловко…
Группа мирно и чинно сидела в противоположном углу длинного зала перед стойкой таможенного контроля и тихо подремывала и ничего не видела, ни приезда паломников, ни суетливого Ахмеда, ни больного Стаса, ни скандального Левочкина.
24
Что случилось? Что случилось? (нем.)
— Эти тоже хороши, соотечественники! — сквозь зубы по инерции ревел Левочкин.
— Не клепай на наших, — остановился Стас. — Они ж не знают.
Левочкин успокоился. И что-то веселое и хищное мелькнуло в его глазах. Азарт какой-то.
Он повел Стаса сначала наверх, потом вниз, потом по короткому коридору. Стасу даже показалось, что тот здесь не первый раз, он просто забыл, что ориентироваться геологу в лабиринтах новой постройки, которую он внешне изучал давно и тщательно, не составляет труда, если знать простейшие законы строительства, подчиненные нехитрым правилам архитектуры.
Левочкин резко распахнул деревянные двери фешенебельного ресторана. Столики были пусты. Ни одного посетителя. Только у стойки налево бармен вел беседу с официантом, они замолчали, ожидая, что гости сядут.
Левочкин решительно подошел к стойке, вытащил из кармана таблетку, показал на Стаса:
— Майн фройнд… О, о, о! — кранкен… — и он показал на зуб и покачал головой. Показал таблетку. — Айн гласе вассер… битте… ихь шпрехе дойч, абер шер шлехт… [25]
25
Мой друг… болеть… один стакан воды, пожалуйста… я говорю по-немецки, но очень плохо… (нем.)
— Я, я, битте… [26] — сказал бармен.
Он достал бутылку воды, распечатал ее. Левочкин воззрился на этикетку.
«Мать честная! Минеральная из Виши. Экспортируют из Франции! Сальвадор Дали только ее и пьет!!»
Бармен налил полный фужер. Ося протянул его Стасу. Стас выпил. Ося налил себе полфужера, выпил. Демонстративно забренчал отечественной мелочью в кармане, как бы пытаясь достать и рассчитаться.
— Но, но! — сказал бармен. Он был поглощен разговором с приятелем.
26
Да, да, пожалуйста (нем.)
— Данке шен [27] ,— кивнул Левочкин. — Грасьяс [28] .
Они достойно удалились.
— Как это ты? — тихо изумился в коридоре Стас.
— Не знаю. Видать, и у них есть люди, понимают. Пить еще хочешь?
— Пока нет. Жара страшная, голова вроде проходит. Знобит только…
— Это простуда. Прими вот таблетки… все чохом… будет легче. А там посадка. Мадрид.
«Все-таки в Испании умирать предпочтительней, нежели в Марокко», — мрачно подумал Стас. И успокоился.
27
Спасибо (нем.).
28
Спасибо (исп.)
Объявили посадку.
Ося усадил Стаса. Тот клонился к нему на плечо. Левочкин встал, прикоснулся губами ко лбу друга, похолодел. «Боже, никак сорок…»
— Пить хочешь?
Тот кивнул.
— Подожди, я сейчас…
Он прислонил Стаса к стене, хорошо, был боковой выступ, с другой стороны огородил его своей сумкой — единственным багажом, добавил чемодан Стаса и побежал. Он ринулся в кофейню напротив. Ни слова не говоря, показал буфетчику таблетку, показал на свой зуб, показал, что нужен стакан. Тот кивнул, достал початую бутылку минеральной, «Кон гас [29] , — автоматически усек Ося, — но из початой. Ишь гад! В аристократическом-то нам новую открывали! Да ладно! Чего с них, плебеев, взять!» Он постучал по карману с монетами, но буфетчик отрицательно покачал головой. Левочкин кивнул, понес стакан Стасу.
29
Газированная
— Пей!
Тот выпил.
— На посадку пора. Бежим. Я отнесу стакан.
Ахмед сдал их чемодан и сумку. Наши медленно проходили через паспортный контроль. Ахмед долго о чем-то шептался с Натали, они сдержанно простились. Прошел руководитель. Потом Ахмед пожал северянам руку, потом обнял Левочкина, обнял Стаса, на глазах у него были слезы… Обнялись они втроем, прижались головами…
— Стас шариф! [30] — шептал Левочкин. — Стас бессер альс ихь! Стас кранк, абер штарк! [31]
30
Стас благородный! (араб.)
31
Стас лучше, чем я! Стас больной, но сильный! (нем.)
— Олимпиада… Моску… — шепнул Ахмед.
— Будем ждать! — уверенно ответил Левочкин. Подмигнул и тихо запел: — Гуантанаме-е-ра-а! Гуахира гуантанаме-е-ра-а!
Ахмед улыбнулся, черная чукотская ночь была в его печальных арабских глазах. Он помахал рукой и быстро, не оглядываясь, покинул порт.
— Где-то вы пропадали, — сказала Натали. — Совсем меня забросили. Не иначе — шерше ля фам!
— Почти! За нами глаз да глаз нужен! Особенно Стаса не удержишь! Вот бонвиван! Влюбился, видите ли…