Шрифт:
Быть повешенной и утонуть — между этим должна быть, наверное, какая-то связь.
«Лучше, куда уж лучше утонуть», — сквозь сон думалось Селии.
Милая бабуля (писала Селия на следующий день)! Спасибо тебе большое за книжку «Розовая фея». Ты очень добра. Золотко здоров и шлет тебе привет. Передай, пожалуйста, привет Сэре, Мэри, Кэйт и бедняжке мисс Беннет. В моем садике распустился исландский мак. Вчера на конюшне повесился садовник. Папа лежит в постели, но мама говорит, что ему просто нездоровится. Раунси скоро даст мне лепить витые и круглые булочки.
Очень и очень и очень люблю тебя и целую.
Селия.
Отец Селии умер, когда ей было десять лет. Умер в доме своей матери, в Уимблдоне. Несколько месяцев пролежал он в постели, и за ним ухаживали две сестры из больницы. Селия привыкла к тому, что папа болен. А мама все время говорила, что они будут делать, когда папочка поправится.
То, что папочка может умереть, никогда не приходило Селии в голову. Она как раз поднималась по лестнице, когда открылась дверь комнаты, где лежал папочка, и оттуда вышла мама. Мама, какой она никогда не видела…
Долго еще потом она сравнивала ту маму с листком, который гонит ветер. Она стенала, воздев к небу руки, потом рывком распахнула дверь в свою комнату и скрылась там. Следом на лестницу, где с открытым ртом, вытаращив глаза, застыла Селия, вышла сестра.
— Что это с мамой?
— Тише, милая, твой отец… твой отец взошел на небеса.
— Папочка? Папочка умер и отправился на небо?
— Да, теперь ты должна быть хорошей девочкой. Помни, тебе надо быть матери утешением.
Сестра скрылась в комнате Мириам.
Онемев, Селия побрела в сад. Прошло немало времени, пока она не поняла все, что сказала ей сестра. Папочка. Папочки больше нет — мертв.
Мир ее в одно мгновение рухнул.
Папочка… а всё казалось таким же, как обычно. Она поежилась. Это как если бы Стрелец — все вроде бы в порядке, и вдруг является он… Она оглядела сад, ясень, тропинки — все, как и раньше, и, однако же, какое-то другое. Всё может измениться — всякое случиться может.
Папочка теперь на небесах? Он счастлив?
О, папочка…
Селия заплакала.
Она вошла в дом. Бабушка была там — сидела в столовой, жалюзи были спущены. Бабушка писала письма. Иногда по щеке у нее скатывалась слеза, и она прикладывала носовой платок.
— Моя бедная малышка пришла? — сказала она, увидев Селию. — Ну, ну, не надо, милая, не надо себя терзать, на всё воля Божья.
— Почему жалюзи спущены? — спросила Селия.
Ей не нравилось, когда жалюзи были спущены — дом от этого становился темным и странным, как бы совсем другим.
— Это в знак уважения, — ответила бабушка.
Она принялась рыться в кармане и извлекла оттуда ягодку черной смородины и мармеладку — уж она-то знала, что любит Селия.
Селия взяла, поблагодарила. Но есть не стала. Она чувствовала, что не сможет проглотить ни кусочка.
Так и сидела она, зажав угощение в ладошке, и следила за бабушкой.
А бабушка писала и писала — письмо за письмом — на листах бумаги с черной каймой.
5.
Два дня мать Селии была очень больна. До Селии долетали отдельные фразы из того, что сестра, вся в накрахмаленном, шепотом сообщала бабушке.
— Долгое напряжение… отказывалась поверить… тем страшнее потом шок… нужна встряска.
Селии сказали, что она может пойти проведать мамочку.
Шторы в комнате опущены. Мать лежала на боку, каштановые с серебряными нитями волосы разметались по подушке. Глаза были такие странные, очень блестели и смотрели в упор на что-то — что-то там, за Селией.
— Вот и малышка ваша любимая, — сказала сестра высоким противным голосом, в котором звучало: «Я знаю, что для вас лучше».
Мамочка улыбнулась Селии… но не настоящей улыбкой, не такой, какой она всегда улыбалась. Сестра заранее провела с Селией беседу. И бабушка тоже.
Селия засюсюкала вымученным голосом послушной девочки:
— Мамочка, дорогая, папочке хорошо, он в раю. Ты же не захочешь звать его назад.
Мать вдруг расхохоталась.
— О, да, захочу, еще как захочу! Если б я могла его вызвать, я бы звала его и звала все время — днем и ночью. Джон, Джон, вернись ко мне.