Маркин молчал. «Военное время, а он!..»

— Отказываетесь? — почувствовав брешь, вдвигался в нее Ефим Петрович. — Так?! Да?!

— Я подчинюсь, — с трудом двигая пересохшими губами, проговорил Маркин. — Но рапорт на вас я подам.

Он поискал ничего не видящими глазами Зою:

— Где ваше имущество?

— Вон, — кивнула Зоя в угол и добавила: — Не пачкайте рук, Маркин…

Она прошла в угол, наклонилась и, ухватившись за спинку железной кровати с наваленным тряпьем, в неистовстве поволокла ее к двери.

Все молча и неподвижно смотрели на нее.

Через несколько минут она вернулась за тумбочкой, и вот уже холодноватый ветерок шевелит истрепанное одеяло на железной кровати, на тумбочке — салфетку с зубчиками по краям, любовно вырезанную из газеты, листья невысокого фикуса, кусочек розового платья, высовывавшегося из небрежно закрытого чемодана… Все Зоино имущество.

Шумная, в чем-то резкая, а подчас и вздорная, сейчас Зоя вызывала у всех только сочувствие и жалость. Ее окружили женщины и стали осторожно уговаривать как человека, потерявшего над собою власть:

— Зачем ты так, Зоя?..

— Куда ты сейчас денешься?..

— Давай, милая, все аккуратненько поставим на место… Поможем тебе, перенесем…

Зоя, полнотелая, румяная, словно жила на добрых родительских харчах, стояла молча и твердо, ровным счетом ничего не слыша.

— Боже! Не тронулась ли?.. — с испугом спросил кто-то.

— Господи…

Ефим Петрович, недовольный собой и тем, как повернулось дело, мелкими быстрыми шажками уже шел по аллее. За ним, в отдалении, подчеркивавшем, что он не имеет к этому человеку отношения, угрюмо двигался Маркин.

В это время и появился запыхавшийся Степанов. Пробегая мимо Ефима Петровича и Маркина, Степанов понял, что вот эти двое и повинны в выселении. Остановился…

— Что тут происходит?.. В чем дело?.. — проговорил он, еле переводя дух.

Ефим Петрович лишь небрежно повел головой, но даже не обернулся, не замедлил шага. Маркин, считавший, что обращаться нужно не к нему, тоже не ответил.

— Товарищ Маркин? — нетерпеливо спросил Степанов. Милиционер кивнул на Ефима Петровича.

Степанов подошел к Соловейчику:

— Что здесь происходит?

— Занимайтесь своим делом, гражданин, — ответил тот не останавливаясь.

— Погодите… Вы что же тут наделали?.. Разве Мамин отменил решение?..

Ефим Петрович на этот раз обернулся:

— Русским языком говорю, гражданин: занимайтесь своим делом!

«Не свое дело? Нет! Свое! Свое!»

— Кто вы такой? — сдержанно спросил Степанов. За сдержанностью — неприязнь и вот-вот готовый прорваться наружу гнев. Он давно заметил стоявшую под ветром кровать, тумбочку, фикус… — Разве решение райисполкома отменено? Что вы делаете? Людей — на улицу?!

На миг показалось, что стоит сказать еще две-три фразы, и этих администраторов можно вразумить: одумайтесь, женщин и детей — на произвол судьбы!..

Но все оказалось совсем не так.

— Слушайте, вы!.. — теперь уже с угрозой крикнул Ефим Петрович. — Еще раз по-русски говорю: займитесь своим делом! Учите детей арифметике и грамматике! Не вмешивайтесь!

Шагнув вперед, Степанов схватил Ефима Петровича за шиворот и как следует тряхнул. Сукно шинели Соловейчика затрещало.

— Идите и извинитесь перед людьми! Позор!

Маркин, благо к нему не обращались, пошел своей дорогой. А Степанов изо всех сил толкнул Ефима Петровича к застывшим, смятенным женщинам.

За дискредитацию Советской власти Захаров пригрозил Соловейчику исключением из партии, учителя тоже вызвал к себе для объяснений.

— Ну, Степанов!.. — встретил он его укором. — Вы тогда обиделись на меня. А это что иное, как не партизанщина в условиях фронтового города?!

Степанов стоял молча, словно обвинение это было обращено не к нему или словно он его не слышал.

— Может, — спросил он как можно спокойнее, — сначала мне позволено будет сесть? Вот хотя бы на эту табуретку… Благо она все еще крепкая… — И он потрогал ее, словно определяя: да, действительно крепкая…

Сколько раз в этом кабинете Захаров устраивал разносы — справедливо и, случалось, несправедливо, — но никто так не держал себя с ним. Таких не помнил…

Степанов меж тем сел на табуретку и сказал:

— Николай Николаевич, вы прекрасно знаете, что Дебрянск не фронтовой город. Зачем, спрашивается, эти ненужные преувеличения? Что касается инцидента у школы — дело ваше судить о нем…