Через несколько часов отглаженный и начищенный, но слегка потёртый младший лейтенант показывал свой аусвайс мордоворотам в чёрных брюках, кремовых рубашках и белых фуражках.

Военный космопорт Внуково-К встретил высоченным, до небес, забором, запахом горелого ракетного топлива, краски и прелой листвы. Широкая бетонная дорога обрывалась у огромных ворот, которые напоминали такие же на заводе имени Лебедева. Прожектора, собаки, охрана, небольшой "шлюз", в котором досматривали грязные фуры - если бы не логотип Флота (белый первый спутник на фоне красной звезды) да форма офицеров, очень похожая на военно-морскую, то было бы очень легко ошибиться.

– Что за поручение?
– спросил красномордый проверяющий с огромными щеками, ниспадавшими на мичманские погоны.

– Важное, - ответил я, допустив в голосе ровно столько сарказма, чтобы это не было обидным, но в то же время заставило от меня отстать и выключить синдром вахтёра.

– Все важные!
– заключил красномордый.
– Что-то вы первый пехотинец, который с поручением на "Гагарин" летит, - я чувствовал, что неприятен этому огромному жлобу. Клонов никто не любил, их даже за людей не считали, поэтому и портили жизнь как могли.

– Товарищ мичман, вы склоняете меня к разглашению государственной тайны?
– спросил я намного громче, чем следовало, и с удовлетворением увидел, что краснота спала с лица моего оппонента, уступив место аристократической бледности: слишком уж много упёрлось в нас заинтересованных взглядов.

– Ну что вы, нет конечно, - мичман косился в разные стороны, поворачивал голову, но все делали вид, будто ничего не услышали.
– Виноват, товарищ лейтенант, - лебезит, сволочь, боится, что донос напишу.
– Служба такая. Проходите!

Дверь КПП открылась, выпуская меня наружу - в холодное и пасмурное осеннее утро. Вдалеке, где колоссальное бетонное поле, усеянное армейскими грузовиками и оранжевыми тягачами, уходило за горизонт, взмывали в небо, словно гусиные клинья, запущенные могучими Гауссовыми катапультами, десятки маленьких космических трудяг - ПАЗ-ов. Я уже сталкивался с ними и, увидев впервые, подумал, что надо мной издеваются. Корпус и кабина выглядели точь-в точь, как у старого дряхлого "пазика", тысячи которых в моё время колесили по дорогам шестой части суши.

Круглые фары, двери, от которых постоянно дуло, сиденья, обтянутые вечно ободранным дерматином, а на лобовом стекле - неизменная бахрома сверху и картонка с написанным от руки маршрутом: "Внуково-К - БАРК Гагарин". Вместо колёс - маневровые дюзы. И всё это установлено на платформу из грубо сваренной стальной рамы, четырёх твердотопливных ускорителей и нескольких простейших рулей. На крыше блестела чёрная стальная шайба, скрывавшая парашют.

Поначалу я искренне не понимал, как ЭТО могло летать в космос и перевозить пассажиров, но потом оказалось, что и аэродинамика этого агрегата была несколько подправлена, и корпус делался не из фанеры и жести, а из стали и огнеупорной керамики, и стёкла были в четыре слоя. А за дверью - той самой дверью, за которой начинались высокие ступеньки, погубившие не одно поколение бабушек, - располагался небольшой, но всё-таки полноценный шлюз. Смешно, но эти странные летательные аппараты изначально планировались, как временное решение: просто не было своей программы, вроде "шаттла", не было производственных мощностей, не было специалистов, способных в короткий срок наладить производство принципиально новой машины, а грузы и пассажиров на орбиту доставлять было жизненно необходимо. Вот и выкрутились, доработав напильником древнюю технику и адаптировав её под современные нужды. Кто же знал, что модель получится настолько надёжной и удачной, что её будут ставить в один ряд с Т-34 и автоматом Калашникова?

Взвешивание перед полётом, очередная проверка багажа, краткий инструктаж и, наконец, посадка - всё в стальном ангаре, где гулял ветер, завывавший в балках под потолком. Суеты тут было не меньше, чем на давешнем Парижском аэродроме, и люди точно так же работали на износ, в режиме постоянного аврала, и тем самым создавали себе ещё больше трудностей, которые героически преодолевали.

Но сейчас я наблюдал за всем отстранённо: успел продрогнуть на ледяном ноябрьском ветру и больше всего на свете желал попасть хоть куда-нибудь, где не дует и можно согреться. Офицерская шинель была мне великовата и почти не удерживала тепло: казалось, внутри неё гуляют сквозняки не хуже, чем снаружи. Со мной летели какие-то офицеры, но это были флотские - и держались они особняком. Как же, как же, не пристало космическим богам даже стоять рядом с пропылённой пехотой, а то, не дай бог, ещё заразятся чем. Пазик подали к платформе через полчаса, когда я уже устал притопывать ногами, разминать руки и подпрыгивать на месте, дабы хоть как-то разогнать кровь. К дверям протолкалась толстая тётка с короткими фиолетовыми волосами, которые очень гармонировали с фиолетовым же пуховиком.

– Так!
– визгливо объявила она.
– Готовим проездные документы! И если увижу, что кто-то на дюзы ссыт, в автобус не пущу! Гагарины хреновы, это уже лет сто как не смешно!

Я не знал, о чём она говорила, но, судя по ехидным ухмылкам космонавтов, те очень хорошо понимали, в чём дело. Двери открылись, я поднялся внутрь и, забравшись в конец салона, плюхнулся в жёсткое кресло. Ремни, регулирование подголовника, попытка поставить ноги хоть сколько-нибудь комфортно - пространство между сиденьями оказалось узким и мои колени не помещались. Впрочем, я не знал ни одного человека старше десяти лет, которому было бы удобно сидеть в Пазике.

Офицеры рассаживались и пристёгивались, тихонько кряхтя и потирая ладони, - им тоже было холодно. Пилот в странном шлемофоне занял место за штурвалом, на рукояти которого я с удивлением разглядел пластмассовую розу в шарике оргстекла. Флотские оживились:

– Командир, а стоя возьмёшь? Мы без билета, зайцами.

– Передайте за проезд!

– У магазина остановите!

Но смех быстро прервала давешняя тётка-контролёр. Она ворвалась в автобус, потрясая сморщенным кулачком.

– Кто?! Кто это сделал?! Предупреждала же!