Он понимал, что весь негатив вокруг его дочери никуда не исчезает, а наоборот корпится внутри нее. И его жутко пугало, что когда-нибудь придёт момент, когда он вырвется из неё.

Вай все сидела с отсутствующим выражением лица и думала, какая смерть лучше: от передозировки антидепрессантами, которые прописал ей ее же отец, или от потери крови.

Бен Хармон плохой психиатр.

Две недели назад

Застегнув ширинку и даже не одарив какую-то блондинку взглядом, Бен вышел из кабинки туалета и умылся. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что это ужасно — так поступать с Вивьен. Но ведь ему, Бену, нужно было расслабиться! Слишком многое навалилось. Вздохнув и расстроившись, что снова придется лгать жене и выслушивать ее, Бен вспомнил Вайолет. Его несчастная дочь слишком переживала за родителей. Фактически, это из-за них сейчас Вай почти превратилась в бесчувственную бледную фигурку.

Бен советовался со своим давним другом, Артуром Арденом. Тот предложил определить Вай в психиатрическую больницу, мол «там ей предоставят соответствующий уход и Бен всегда будет знать, что она в безопасности». Эта мысль ужаснула Бена, но внутри, словно пташка в фальшивой клетке из морали, забилась мысль о спокойствии, которое бы Бен почувствовал, избавившись от хотя бы одной проблемы. Мужчина не обратил внимания на то, что дочь стала для него неприятностью, и задумался о предложении Артура Ардена.

И все же, Бен Хармон плохой человек.

Наше время

— Это хорошее место, Вай. Там свежий воздух, оно ведь за городом. И вообще, раньше это был научный центр. Это хорошая лечебница, клянусь! Ее выкупила церковь и сейчас… Не подумай, что я пытаюсь упечь тебя в психушку или что я не справляюсь с собственной дочерью… Я просто волнуюсь за тебя, Вай. Мы с мамой волнуемся, — Бен, казалось, пытался убедить в этом больше себя, чем Вайолет, сидящую на пассажирсклм сиденьи безучастно смотрящую в окно на пролетающий мимо город.

Вайолет не ненавидела отца, но он раздражал ее своими постоянными изменами, ложью и заботой. Даже мысль о том, что ей придется провести как минимум месяц в психбольнице наравне с психами не пугала ее. В конце концов, смена локации — это уже что-то.

За все три месяца Вай, казалось, сказала всего два слова. Первое было «ублюдок» и предназначалось оно Бену. Впрочем, слово долетело до адресата. Второе слово было «таблетки», и сказано оно было лишь своему отражению. Это было, кстати говоря, две недели назад, когда Вай решала, как умереть. Идею с порезами запястий она отклонила, потому что это слишком грязно и неудобно. Уж в этом Вайолет хорошо разбиралась. Многочисленные шрамы на запястьях доказывали это.

Комментарий к Chapter I

Первая глава изменена. Вот так вот потихоньку буду менять и остальные.

========== Chapter II ==========

The Briarcliff

Машина отца подъехала к трехэтажному зданию из красного кирпича. Едва только тонкая нога Вайолет ступила на хрустящий гравий, девушка сразу же поняла, что здесь будет забавно. На территории лечебницы Брайерклифф не росли цветы, но были унылые отверстия клумб, заполненные не то старым отголоском растений, не то просто мусором. Возможно, в расцвете своих сил красный кирпич Брайерклиффа, сейчас покрытый старым мхом и жёлтым грибком, был ярче и целее, высокий забор чернее, а поразительно чистые прозрачные окна с решётками доброжелательнее. На широком крыльце с кое-где разрушенными ступеньками стояла высокая девушка в чёрном одеянии монашки. Её волосы были скрыты, и только светлая челка нелепо-озорно падала на её низкий лоб. Глубоко посаженные тёмные глаза пристально смотрели на Вайолет, то ли изучая, то ли вспоминая. У Хармон было такое ощущение, что, вдоволь насмотревшись на её непримечательную внешность, монашка протянет: «А-а… это ты?» Тёмные тонкие губы были сжаты, а щёки закушены — то ли от волнения, то ли от раздражения. Скорее всего ей было не больше тридцати, но, кажется, постоянные гнев и раздражение оставили на монашке холодный отпечаток времени, слишком большого и длинного для неё. Вайолет не совсем понимала почему, но ей казалось, что девушка куда старше, чем хочет казаться. Следствие ли это чрезмерного ума или жести и постоянных отказов богоугодной жизни? В какой-то момент — а когда именно, она не поняла — Вайолет пожалела высокую худощавую фигуру монашки, её синие глаза, окружённые частыми ресницами, загнутыми на концах, её тонкие костлявые руки с реками вен и даже шрамик, находящийся между устьем синего кровеносного сосуда и широким началом большого пальца.

— А, сестра МакКи! — воскликнул Бен, вытаскивая вещи из багажника машины. Вайолет заметила, как он быстро осмотрелся в поисках персонала больницы, который мог бы помочь ему с чемоданом. После того, как багажник с громким хлопком закрылся, на лице монашки неожиданно резко отстраненная раздраженность сменилась холодным дружелюбием. Хотя Вайолет показалось, что сестра МакКи вряд ли являлась самоотверженным и открытым всему миру членом общества. Скорее, замкнутым и хранящим тысячи тайн. Так, сделав несколько умозаключений за пару минут, Вайолет начала это долгое и усердное копание в тёмной личности худощавой фигуры перед ней.

— Мистер Хармон, — учтиво кивнула монашка, впившись глазами-буравчиками в длинное, типично американское лицо Бена.

Тенью Вайолет проследовала за отцом, который разговаривал об оплате с сестрой МакКи. При этом он стоял на три ступени ниже, чем монашка, и потому смотрел на неё снизу вверх. Вайолет пыталась думать, что эта абсурдная ситуация её совершенно не коробит: отец, упекший её в психушку, в которой управляющая вызывает совершенно смешанные чувства; её странная попытка суицида; странные клумбы с сухими цветами и вся другая чушь, которой жизнь подростка не должна быть наполнена. Этот красный кирпич, сине-черные глаза, старый мох — все это не должно присутствовать в скромной жизни Вайолет; все чужое. И только гаденькая улыбка отца и его вечные никому не нужные лесть и деловитость являлись маленьким кусочком уже знакомой мозаики.

Пока Вай неловко мялась возле отца, к ней тихо подбежал кто-то, кто по определению быть тихим не может. Странной формы лысую голову, более напоминающую вытянутую тыкву, венчал редкий каштановый хвостик, прихваченный нелепым розовым бантом. С одного непропорционально большого уха свисала серьга, сделанная, скорее всего, из меди. Это ухо распухло и покраснело — видимо, пациентка (а это была именно она) сама проколола себе его. На её низкое крупное тело был надет старый розовый халат в жёлтый цветочек. Она резко дергала Вайолет, цепко хватаясь за её мягкий кардиган и нелепо поднимая вверх и вниз чёрные клочковатые брови, которые бывают обычно у шестидесятилетних стариков с сарделькообразными пальцами.