Я повернулся к Эстер.

— Ну, как тебе? — теперь уже я спросил вполголоса.

— Здесь совсем не так плохо, правда, милый? — сказала она и провела рукой по волосам, поскольку ковбой смотрел на нее.

Мне не понравилось, как он смотрел. Я встал и вышел на улицу. И вдохнул воздух полной грудью. Автобус стоял на прежнем месте, двери были открыты.

Я быстро вошел обратно.

— Бейби, если мы не будем долго задерживаться и свалим отсюда прямо сейчас, то у нас есть небольшой шанс успеть.

Эстер сидела у стойки в вальяжной позе, с видом победительницы.

— Я хочу, чтобы ты сама сказала, что между нами ничего не может быть, — говорил ковбой. — Мне от этого сразу станет легче.

— И что тебе так не терпится, чтоб я тебя отшила?

— Сама посуди, — не торопясь начал ковбой, засовывая в рот сигарету. — В тот момент, когда такая красотка дает шанс на надежду, это переворачивает жизнь. И не обязательно в лучшую сторону.

Эстер подумала.

— Так уж и быть. У тебя нет никаких шансов.

— Слава богу! — ковбой откинулся на спинку стула. Вид у него был и правда довольный. Даже мне подмигнул.

— Я Лени, — протянул он ей руку.

Эстер подала свою руку так, что он пожал только кончики пальцев.

— Я Эстер. Будем дружить.

— Неинтересно! — возмутился Лени. — В любой дружбе между мужчиной и женщиной должен быть элемент тайны.

Эстер снова подумала.

— Хорошо, дам тебе один процент тайны.

Лени откинулся на спинку стула и снова протянул Эстер руку. Они сцепились мизинцами и пристально посмотрели друг на друга. — За один процент, — поднял свой мизинец вверх Лени. Он не торопился отпускать руку Эстер.

— Можно я представлю тебя своим знакомым как новую подругу? — спросил он. — Эй, Моузли! — гаркнул он в угол кафе, где был полумрак. Обглоданный Моузли приковылял по первому зову. Он одобрительно посмотрел на новую пару и улыбнулся. Они правда неплохо смотрелись.

— Это моя новая подруга, Моузли, — сообщил Лени. — Она дала мне один процент!

Взгляд Моузли метнулся к бронзовым ногам Эстер.

— Бейби, — вставил я ноту, неуместную и фальшивую, в этой разыгрывающейся музыкальной партитуре. — Если мы сейчас не отчалим…

— Опять? — сказала Эстер. — Я же тебе объяснила все, что думаю о сволочи за рулем этой колымаги.

— О чем ты, Эстер? — спросил ковбой.

Эстер надула губы.

— О нашем водителе…

Он встал на ноги, галантно произнес: «Одну минутку» — и вышел.

— Вы можете еще сидеть. Не торопитесь, — сказал он, войдя в кафе.

Мы больше не задавали вопросов, а смотрели на него. Эстер — как на старого друга, чьим знакомством она гордится. Я — как на старого друга моей девушки, который по всем статьям превосходит меня.

— О чем будем говорить, Эстер? — сказал друг.

— О Мише, — указала она на меня. — Как ты, бейби? — провела она ладонью по моей щеке. — Тебе не скучно? Мало спал сегодня, милый?

— Мало, — согласился я. — Во сне видел пьяницу из моего московского двора, дядю Сережу. Из его глаз лились слезы. Пьяные слезы алкаша. Я спросил: «Что ты слезишься, как мироточивая икона, плачущая о наших грехах?». Дядя Сережа ответил, что плачет о моих грехах. Грехах, которых я еще не совершал.

— Замечательно! — сказала Эстер с чувством.

Все слушали этот разговор, не имевший к ним никакого отношения. Эстер говорила со мной, будто обращалась с драгоценной вазой, которую боялась разбить. Те, кто ее окружал, что-то поняли и как по команде откинулись на спинки стульев. Включая ковбоя, — откинувшись, он наблюдал за нами. Теперь он смотрел на меня. Его жесткое до этого лицо выражало расположение.

Мы вышли к автобусу. Водитель и пассажиры смотрели на нас. Эстер обняла меня у всех на глазах.

— Не надо, бейби, — отказалась она от протянутой сигареты. — Я пойду внутрь. Можешь не волноваться, — она мотнула головой на водителя.

Пока я курил, на дороге появилась женщина, похожая на привидение. Шла по обочине, махала руками, утреннее солнце стояло в белках ее глаз. Могла сойти за прихожанку эфиопской церкви, если бы одежда не была такой грязной.

— Не буду врать, — начала она, еще не успев поравняться со мной. — Зачем врать, когда можно говорить правду?

— Я тоже так думаю, — сказал я. — Зачем врать, когда можно говорить правду?

— Какую правду ты имеешь в виду? — спросила она.

— Ту, которую знал Адам до того, как откусить от яблока. — Я соскучился по разговорам такого рода. — А ты какую?