— Я бы выпил, — отозвался я и без разрешения засосал содержимое его стакана.

— Независимая женщина, — уважительно сказал Педро. — Сама платит по счетам за электричество и отопление. Не отягощает себя серьезными отношениями с мужчинами. Я на сто процентов сделан из грязи, милая, — неожиданно бросил он девушке. — Не надо бояться вручить мне ключ от твоего сердца.

— Кто хочет судиться с тобою и взять у тебя, отдай ему что? — задал ей новый вопрос Морисси.

— Верхнюю одежду, — прилежно ответила она.

— Да, бейби, ты скинула с себя последние одежды ради людей. Ради таких, как я и мои друзья. Ты истинная христианка! Ты выполнила свой долг перед людьми — ты любишь людей! Не затаила злобы в сердце своем. Так что тряси ею, бейби, и да воздастся тебе! У нас с тобой много общего, Хани. Мы любим Бога.

— Говорите, белый человек подавил вас? — произнес не столько я, сколько мой пьяный голос. — Да вы сами заточили себя в темницу, братья! Твердите, что история человечества начинается с Эфиопии, и негритянок называете не иначе как прекрасными сестрами из Африки. А сами набиваетесь в этот бар и продаете их. Свою расу. А ты милочка, — пошатнулся я к Хани. — Саломея тоже танцевала стриптиз. Но за это требовала хотя бы голову великого пророка, а не бумажки с изображением белых президентов! Когда на долларовой купюре будут изображены чернокожий мужчина или женщина — а, дочь Эфиопии?

Я не заметил, как она ушла, только услышал Морисси: «Вон Хани». Не заметил, когда общее настроение сделалось подавленным. Все за столом упорно глядели в землю. И никто ни слова.

Потом Педро:

— Ты что, пророк? — спросил резко.

— Апостол-предатель, — крякнул Морисси. — Только что провернул с нами поцелуй Иуды.

— Ответь на мой вопрос, — дырявил меня взглядом Педро. — Ты пророк? Он пророк, как ты думаешь, Тень?

Тень мрачно уставился в дальний угол бара, ища там источник своего раздражения.

— Некоторые мазафакас не понимают, что им можно и проломить башку арматурой, — мотнул он в ту сторону головой, будто собирался встать и разобраться с неким врагом, которым был не я.

— Вот именно, — согласился Педро, как бы Тень дал исчерпывающий ответ на его вопрос. — Фак тебя и твои убогие доводы! — устремил он на меня злобный взгляд. — Ты не задумывался, что, может, мне глубоко плевать на твои слюнтяйские рассуждения?

Прошло с минуту, прежде чем я понял, что они ждут от меня ответа. Но Педро ответил первый:

— Позволь тебе доложить, что ты тварь, каких мало. — И подтвердил кивком, как окончательный вывод.

— Поцелуй Иуды, — горестно повторил Морисси, воздев руки к потолку.

— Ты, я вижу, философ, — сказал Педро. — Играешь в черного. Рассуждаешь о судьбе темнокожих братьев — что для них хорошо, а что плохо. А ты ответь на такой философский вопрос: сколько ты продержишься против пистолета Тени, который, как шлюха с Сорок Второй, за одну ночь отправляет в постель двадцать самых отчаянных ниггеров спать глубоким сном? Вставай! — он резко поднялся. — Вставай! Что расхныкался?

— Я не расхныкался, — все-таки нашел я силы возразить.

Все были теперь на ногах. Перед тем как выйти, Морисси ухватил меня за руку, его сильно шатало.

— Твоя жизнь, — проговорил он заплетающимся языком, — это сладкие песенки для девочек-подростков, а моя — жесткий гангста-рэп. В этом разница между нами. А не в том, что мы по-разному относимся к миру.

Он безнадежно махнул рукой и проследовал за уже вышедшими из бара Педро и Тенью. Я обреченно за ними.

Двинулись прочь от бара одной компанией, как раньше.

— Ты там рвался в бой, — развернул меня за плечо испанец. — Повтори здесь то, что болтал в баре!

Теперь мои речи в клубе звучали для меня не чем иным, как оскорблением собутыльников, доказывать это не требовалось.

— Вот именно! — поддакнул Морисси. — Разница между нами в том, что ты невинная девочка, а я сутенер, назначающий тебе цену.

— Играешь в ниггера? — оскалился на меня Педро. — Хотел приобщиться к черной жизни? Я тебе покажу кусок черной жизни! Это когда два ниггера и один обезумевший испанец пинают твою белую башку тимберлендами на толстой подошве.

Мы стояли у входа в грязную подворотню.

— Пошли, — показал Педро в сторону ее туннеля. — Поздно метаться, — зловеще добавил он.

— С чего это я должен идти? — сказал я беспомощно, не слыша собственных слов.

— С того, что если не пойдешь, я тебя съем, — с убийственным добродушием усмехнулся Тень.

Я испугался. Не то чтобы я поверил. Но нерв каннибализма я в этом почувствовал. Именно тогда я понял, что история на сто процентов серьезная, не отвертеться.

Трое двинули в подворотню, не сомневаясь, что я пойду за ними. Я так и сделал. Поплелся. Повесив голову.