Собственно, об этом здании и пойдет речь. Богатое боевое прошлое учебного заведения породило не менее богатый фольклор, состоящий из самых разных легенд, баек и примет. Но была среди них самая, так сказать, главная и… самая страшная. Ей обычно нагоняли страху на первокурсников, преследуя цель не столько напугать, сколько приучить к исправному несению службы.

Легенда гласила, что якобы после войны, в конце сороковых годов, в училище покончил жизнь самоубийством курсант. И сделал он это в главном учебном корпусе, на первом этаже, в Колонном зале.

Полукруглый зал располагается в той части здания, которая именуется «башней» танка. Два ряда колонн подпирают свод, узкие окна больше напоминают бойницы — все это создает мрачноватую атмосферу, отдающую чем-то средневековым. Между колонн на стенах закреплены мраморные доски, на которых золотым тиснением нанесены имена закончивших училище с золотой медалью. Что было в этом зале в те далекие времена — неизвестно. Почему несчастный курсант решил залезть в петлю именно здесь — тоже, как и причины, побудившие его к этому ужасному поступку.

Но суть в другом — душа курсанта навечно осталась в этих стенах. И в год, когда исполняется круглая дата его смерти, он появляется в центре зала и начинает медленно бродить по зданию, словно бы проверяя, что изменилось за прошедшее время. Выходит он и в холл учебного корпуса — туда, где несет службу дежурный из числа курсантов. Если служба налажена, как положено, призрак безмолвно исчезает, а курсанту после этого открывается широкая дорога — жизнь пойдет как по маслу, везение будет во всем, и карьеру он сделает без особого труда. Если же дежурный благополучно «давит на массу», да еще и храпит, то это приводит призрака в бешенство. Он подходит ближе и просит назвать свое имя. Вот здесь-то и начинаются ужасы. Как утверждает народная молва, говорить имя ни в коем случае нельзя, а следует сказать фразу: «Ступай в петлю!». И ни слова больше! Это как словесный оберег, после чего неупокоенная душа должна исчезнуть. В легенде даже упоминалось, что однажды дежурный все же произнес имя. Его нашли утром — совершенно седого и полубезумного, бормотавшего что-то непонятное себе под нос.

История эта, передаваемая из уст в уста в течение десятилетий, все больше обрастала различными подробностями, превращаясь в яркий пример народного творчества. Ее всегда слушали с удовольствием, пряча усмешку. Однако, заступая на суточное дежурство в главный учебный корпус, курсанты запирались в комнате дежурного на все задвижки и не выключали верхнего света в холле. Ходить каждые два часа проверять печати на служебных помещениях, как того требовала инструкция, никто так и не решался…

…В тот день, согласно графика нарядов, заступать в учебный корпус выпало мне. Бросив с напарником жребий, мы поделили ночь поровну — мне досталась первая половина, до двух часов ночи. Товарищ ушел отдыхать, я запер за ним входную дверь и расположился в комнате дежурного — небольшой каморке три метра на три. Кроме стола, стула и сейфа с документами в ней больше ничего не было. Усевшись за стол, я разложил учебники и тетради, твердо решив грызть «гранит науки», благо тишина пустого помещения к этому располагала. «Гранит» давался с превеликим трудом, и я уже в сотый раз задавал сам себе вопрос — зачем нужна будущему офицеру такая наука, как сопромат.

Медленно утекало время, за окнами упала густая темнота октябрьского вечера. Вконец отупев от заумных формул, я решил сделать перерыв и вышел из дежурки, замерев в середине холла.

Глухая ватная тишина огромного старого здания ощутимо давила на слух, но мне даже нравилось — было в этом что-то загадочное, мистическое, будоражащее нервы и вызывающее легкий озноб вдоль спины.

Мне даже показалось, что я слышу редкое сухое потрескивание, доносившееся из залитых темнотой коридоров.

Невольно вздрогнув, я усмехнулся — это потрескивал дубовый паркет, такой же древний, как и само здание.

Ощущение таинственности не отпускало, и появилась мысль сходить в Колонный зал.

«Неплохая идея!» — подумал я, чувствуя, как тут же накатила волна легкого беспричинного страха, а сердце тревожно бухнуло.

Но мысль не отпускала — кто еще мог похвастаться перед товарищами, что был в Колонном зале практически в полночь?

Какое-то мгновение я колебался, но таинственная притягательность короткого приключения взяла верх. Выйдя из ярко освещенного холла, я оказался в коридоре первого этажа, в густом сумраке. Вход в Колонный зал находился в десяти метрах справа. Стараясь идти не спеша, я замер перед входом. Звук шагов гулко прокатился в темноте, вызвав легкую неподконтрольную дрожь.

Зал тонул в густом чернильном сумраке. Свет уличных фонарей едва пробивался через узкие окна и тяжелые шторы. Ряды массивных колонн едва-едва проступали из темноты, мрак за ними казался каким-то особым — густым, непроницаемым. Казалось, тысячи глаз сейчас смотрят оттуда, выжидая момент, когда ты повернешься к ним спиной.

Я замер, не смея двинуться, буквально впитывая мрачную давящую тишину.

Сердце глухо стучало в груди. Стало не по себе, хотя причин для этого не было вовсе — ведь это просто большое, пустое помещение. В такие моменты начинаешь невольно верить в то, что еще совсем недавно воспринимал с усмешкой.

Раздавшееся сзади потрескивание заставило вздрогнуть. Звук неестественно громко прокатился по помещению.

Я медленно выдохнул, стараясь унять бешено колотившееся сердце, развернулся, и направился обратно в дежурку. Ощущение чужого взгляда в спину не отпускало, и я нарочито громко стучал кирзовыми сапогами, пытаясь таким образом прогнать липкий страх.

Чуть ли не бегом влетев в дежурку, я захлопнул дверь, клацнул задвижкой и перевел дух — желание искать приключений пропало напрочь.