— Так на меня же только и шли.

— Хоть и на тебя, а ты должен был, говорится-молвится, позвать на помощь. Объяснения ты как давал?

— Да как? Спрашивали — отвечал.

— Словесно?

— Словесно.

— А надо в письменной форме. Великое дело — документ! Когда есть документ, тогда рано или поздно увидят, кто глупый, а кто умный, кто негодяй, а кто честный человек. Что там на тебя снова свалилось?

— Какая-то гусиная комиссия.

— Видел ее?

— Еще нет.

— Увидишь — не разводи разговоров, а говори, что все им представишь в письменной форме.

— Да я же и не умею…

— Учись, говорится-молвится. Надо уметь отбиваться. А иначе что? Мухи слетятся в табуны и загрызут. Муравьи повыползают из всех нор и не дадут дохнуть. Блохи повыскакивают из собачьей шерсти и выпьют кровь до капельки. А ты стой и не шевелись, кажется-видится?

Гриша поблагодарил Свиридона Карповича за науку, а сам с горечью думал: почему это именно я должен решать все эти проблемы, когда мне надо укреплять свою семью и быть достойным Дашуньки, когда мне еще не исполнилось и тридцати лет, а тем временем, как утверждает наука, именно в этот период я должен укреплять свой организм для новых трудовых успехов, битв и побед.

С такими мыслями Гриша направился к тетке Наталке, где завтракала авторитетная комиссия, лакомясь пирожками с творогом и сметаной такой густой, что в ней бесследно утонули бы все печали мира, а что касается поджигателей войны, то ни один из них даже не тявкнул бы.

Комиссия была такая: красивая девушка, похожая на ту, разрисованную заврайфинотделом, будто родная сестра, и бородатый коричневый мужчина, в коричневых же длинных трусах (наверное, шорты?) и невидимой на его коричневом, заросшем густой щетиной торсе сетке, которая, скорее всего, годилась бы для ловли щук после нереста, а не для такого уважаемого туловища.

Комиссия как раз доедала пирожки со сметаной, девушка уже вытирала губы, а голый мужчина торопливо проглатывал последний пирожок.

— Извините, что помешал, — сказал Гриша. — Здравствуйте, я председатель сельсовета Левенец.

Девушка вскочила из-за стола, присела, словно бы кланяясь, покраснела, как мальвы за окном, прошептала:

— Очень приятно, Таисия Никитична.

— Вы ее не слушайте, — доглатывая последний пирожок, сказал голый мужчина. — Таисию Никитичну бросили на эту проверку только потому, что у Татьяны Юрьевны зять избил дочь и Татьяна Юрьевна не смогла… А если бы она сюда, то… Она — такой боец, что никто с нею не сможет сравниться никогда! Я вам скажу откровенно, что лично я — по кулинарии. Специализировался по петушиным гребешкам и куриным пупкам. У меня в Хмельницкой области был повар, который так готовил куриные пупы, что на них съезжались со всего региона. Ну, теперь понастроили птицефабрик, и уже никого не волнует ни петушиный гребень, ни куриный пупок. Но зато остался свиной хвостик. Пробовали когда-нибудь? А приходило кому-нибудь в голову: фабрика копченых свиных хвостиков? Грандиозная штука! А есть еще вещь и вовсе уникальная! Ни в каких словарях, ни в энциклопедиях… Овечья гляганка [12] . Слыхали? Теперь есть ацидофилин, кефир, йогурт, но это все не то. Нет в нем ни той силы, ни первобытной загадочности, которой отличается створоженное молоко. Вопросик уже и не для Министерства мясо-молочной промышленности, а для всего нашего нервного времени.

Гриша вспомнил, что у бабушки Левенчихи за божницей всегда спрятана засушенная на палочке овечья гляганка. Опустишь в кипящее молоко — и оно становится плотным — аж скрипит. Но какое дело этому голому человеку до бабушкиной гляганки?

— Что-то я вас не пойму, — сказал Гриша.

— Вы извините, пожалуйста, — краснея, сказала Таисия Никитична (Гриша предпочитал бы называть ее просто Тайкой, уж больно напоминала она румяное райское яблочко), — мы прибыли к вам с целью… чтобы… для того…

— В отношении гусей? — пришел им на помощь Гриша.

— Именно так.

— Ну что же? Гуси — это в самом деле в ведении сельского Совета, а не колхоза. Тут вы не ошиблись. Колхоз теперь занимается только тем, что индустриализуется. А гуси не индустриализуются, хоть ты их режь. Курица? Пожалуйста. Утка? Сколько хочешь. Их мы смогли засунуть в комплексы, птицефабрики. А гусь так и остался только в личных хозяйствах. Он не индустриализуется, как, к примеру, и бараны.

— По баранам будет другая комиссия, — заметил голый мужчина. — А мы только по гусям.

— Еще и по баранам будет? — встрепенулся Гриша. — Приготовим отпор! А что же интересует вас в гусином вопросе?

— Это вам скажет Таисия Никитична, — потряс бородой голый мужчина. Она возглавляет комиссию.

— Очень приятно, — поклонился красивой девушке Гриша, радуясь, что не видит ее Дашунька и не делает надлежащих выводов, — очень и очень… Так какие же ваши, гм, кгм?..

— Мне стыдно, — еще больше краснея, прошептала Таисия Никитична и умоляюще взглянула на своего бородатого голого коллегу. Застесняешься, подумал себе Гриша, разве же не застесняешься, приехав к людям с этим голым лоботрясом?

— Все очень просто, — бесцеремонно кашлянул голый мужчина. — На территории вашего сельского Совета имеется энное количество водоплавающей птицы, среди которой энное количество гусей. Так?

— Допустим, — согласился Гриша.

— Где эти гуси теперь и в каком они состоянии?

— То есть?

— У нас есть сигналы, что всех гусей ощипали и голыми пустили в Африку.

— Ага, сигналы? Подписанные?

— Это не имеет значения.

— А все-таки? Подписал Шпугутькало?

— Как это вы?.. — еще больше покраснев, прошептала Таисия Никитична.